скептически осведомился его светлость.
– А вот на сей счет, – с апломбом провозгласила Фредерика, – вы предпочитаете не распространяться – в особенности своим сестрам!
– О, очень хорошо! – с одобрением отозвался он, и озорные искорки в его глазах сменились искренним весельем. – Я чувствую себя обязанным ему и по этой причине взял на себя опекунство над его детьми. – Он подметил, что она с хитринкой поглядывает на него, и осведомился: – Или нет?
– Я всего лишь подумала – кузен! – что если вы вознамерились стать нашим опекуном, то приличия требуют, чтобы это вы подыскали учителя для Джессами и Феликса, а не я!
– В подобных вещах я совершенно не разбираюсь – кроме того, мое опекунство будет неофициальным!
– Можете быть покойны! – подхватила Фредерика. – Но я не вижу причин, по которым вы не можете быть нам полезны!
– Позвольте напомнить вам, что я согласился представить вас обществу! На этом моя полезность для вас заканчивается!
– Что вы такое говорите? Если вы хотите создать впечатление, будто считаете делом чести оберегать нас, тогда вы должны сделать еще что-нибудь помимо того, что пригласите Чарис и меня на бал в своем особняке! Можете быть уверены, я очень вам благодарна за это – хотя вы не стали бы помогать нам, если бы Чарис не вывела вас из равновесия! – но…
– Чарис, – прервал он ее, – очень красивая девушка – возможно, самая красивая из всех, кого я встречал когда-либо, – но если вы воображаете, что я пригласил ее на бал только потому, что потерял голову, то позвольте вам заметить, что вы сильно ошибаетесь, кузина Фредерика!
– Должна заметить, что очень на это надеюсь, – сказала она, и на ее лице отобразилась тревога. – На мой взгляд, вы слишком стары для нее!
– Как вы несокрушимо правы! – парировал маркиз. – Она для меня слишком молода!
– Конечно! – согласилась Фредерика. – Так почему вы вдруг решили все-таки пригласить нас?
– Этого, кузина, я вам не открою.
Она уставилась на него, сдвинув брови и пристально вглядываясь в его лицо. Он положительно озадачил ее. Поначалу маркиз не произвел на нее благоприятного впечатления: фигура у него была слишком хорошей, костюм – чересчур изящным, а лицо – отмеченным печатью достоинства, хотя и не особенно красивым; при этом она уверила себя, что манеры его преисполнены высокомерия, глаза – чересчур холодные и неприятно цинические. Даже его улыбка показалась ей презрительной – изгибая его губы, она не затрагивала глаз, которые оставались все такими же жесткими, как сталь. Но потом она сказала что-то такое, что показалось ему смешным, и металлический блеск растаял в улыбке искреннего веселья. Она, эта улыбка, не только согрела его глаза, но и в мгновение ока превратила маркиза из высокомерного аристократа в легкого и непринужденного в общении джентльмена, обладающего отменным чувством юмора и недюжинным обаянием. Через несколько минут он вновь стал серьезным и замкнулся; но в нем не осталось и следа чопорности, когда в комнату влетел Феликс; он терпеливо и
