несмотря ни на что, я всегда был оптимистом. В детстве был уверен, что вполне счастлив: ездил в Новгород с группой детей от Дома Журналиста, в бухгалтерии которого работал мой папа, занимался помимо школы многими делами: плаванием, боксом, стенографией, учился в театральной студии, посещал многочисленные публичные лекции в Центральном лектории и в Доме Журналиста, которые читались лучшими профессорами. Был активным комсомольцем. Меня даже намечали к участию в переписи 1939 года и в школьном комитете комсомола просили подобрать из комсомольцев группу переписчиков, поставив показавшееся мне тогда несколько странным условие: включать в группу только русских и евреев, чтобы никого из других национальностей не было.
Знал об исчезновении многих людей, но не задумывался, почему так много оказалось врагов. При массовом наборе в пионерскую организацию в 4-м классе я в неё не вступил, исполнив настояние отца. Но через четыре года стал комсомольцем, несмотря на его нежелание. Отец был религиозен, я был крещён, как все в те годы, ходил с ним в церковь в детстве, затем отошёл от религии, и он ходил в одиночку.
Начало войны для нас, студентов Академии художеств, было полной неожиданностью. Мы сдавали весенние экзамены, усиленно готовились к ним.
Мы сидели в дальнем зале библиотеки. Потом народу стало как-то меньше. Вдруг вбежал парень и крикнул:
– Война, война! По радио говорит Молотов.
Залы библиотеки быстро опустели. Студентам из общежития приносили извещения о мобилизации. Другие сами поехали в военкоматы. Да и те, кто не был обязан идти в армию, тоже настолько взволновались событиями, что ушли.
Мы возвращались по набережной Невы, потом по Невскому. Ярко светило солнце, был выходной день, и на улицах толпилось много народа. Но не было обычного воскресного оживления, не чувствовалось праздничности. Какая-то странная настороженность витала над толпами, казалось, праздно гуляющих людей. Ведь нас уверяли, что войны не будет, и мы твёрдо верили в это. Внезапное начало войны вызвало некоторую растерянность.
Большинство моих сверстников было призвано в армию сразу после школы в 1940 году. Меня же освободили от воинской обязанности по слабости зрения, и я поступил в Академию художеств. Но когда началась война, я понял, что моё место на фронте.
Дома я сказал маме, что собираюсь идти добровольцем в армию. Она не стала меня отговаривать, заплакала и сказала:
– Поступай так, как велит тебе твоё сердце.
С этим её благословением я подал заявление в партком Академии с просьбой о зачислении меня добровольцем в Красную армию. Более ста заявлений подали тогда студенты и преподаватели – те, кто не подлежали призыву или имели отсрочки и льготы.
Довольно долго для темпов военного времени мы оставались по сути дела гражданскими лицами. Месяц не получали форменной одежды, и нас почти не обучали военным знаниям. Молодых первокурсников, вроде меня,
