маскировкой. Так прошла ночь.
Утром отвели из деревни в лесок. Дали по буханке хлеба на пятерых и чаю. Поели и вышли из леска на поле, заняли линию обороны в уже выкопанных кем-то ячейках. Та деревня, где мы были ночью, впереди слева.
Прячемся в ячейках в полной неопределённости, никто не знает, где противник. Под вечер в поле показался танк, курс – параллельно нам, дистанция больше километра. Наш или немецкий? Непонятно… Откуда-то ударило орудие. Потом ещё раз. Танк загорелся.
– Ну, значит немецкий, – решили все.
В деревню посылают разведчиков. Вызвался и я. Ползём по-пластунски. На окраине обнаруживаем наш замаскированный танк. Меня отсылают назад с этим сообщением. Остальные ползут в деревню: разведать положение и найти какую-нибудь еду. Мне жаль, что я не с ними, но дисциплина прежде всего. Вернулся, доложил. Потом возвращаются и мои ребята, с огурцами.
Темнеет. С поля появляются одиночные бойцы, остатки нашего уже потрёпанного в бою полка. Небо во многих местах озаряется заревом. Горит где-то вдали, потом ближе, справа, слева. Немцы стреляют из орудий, несколько снарядов попали в нашу деревню. Подползающих с переднего края бойцов задерживают и распределяют по нашим ячейкам для занятия обороны, нас же, как тыловое охранение, снимают и уводят.
Опять крадёмся в лесу, цепочкой, один за другим. Перелески, полянки, кустики, всё постоянно меняется. Доходим до высокого строевого леса. Остановка. В разные стороны высылают охранение. Я в патруле с Сеней Киммельфельдом. Светает. Вдруг беглый обстрел минами. Падаем и замираем. Обстрел так же внезапно кончается. Сеня испуганно шепчет:
– Ты жив, Аркашка?
– Жив, что мне сделается.
– Мне показалось, мина упала прямо на тебя.
Через два часа нас сменяют. Идём отдыхать. Спать хочется ужасно. Но вызывают охотников на разведку. Откликаюсь, всё же в разведке можно найти что-то съестное.
Идём вчетвером. Наталкиваемся на железнодорожную сторожку. Она пуста, людей нет, еды – тоже. На огороде находим крошечные репки, огурцы и капусту, только начинающую завиваться. Жадно жуём. Бродят куры, но они нам ни к чему, ведь огня разводить нельзя.
Немцы ведут обстрел железной дороги, мины ложатся у самой сторожки. Уходим лесом. Натыкаемся на целый ящик гранат-лимонок, но без запалов. Бесполезны! Едва не заблудились, всё же находим наше расположение.
Вечереет. Где-то в лесу изредка стрекочут автоматчики – «кукушки». Возникает панический слух: мы в окружении. Неподалёку от нас, в полукилометре, у железной дороги, стоит какое-то танковое подразделение. Лейтенант решает послать туда: может, они знают что о положении на фронте. Заодно попросить хлеба для нас. Нас осталось немного, около пятидесяти, но никто не хочет кормить нас. Артиллерийский дивизион далеко и не считает нас своими, ведь нас причислили к Третьему батальону. А в батальоне говорят: вы артиллеристы, не наши. Всё, что перепадало нам в эти дни, отпускалось из милости,
