двух минут не прошло, как она успела уже захрапеть на всю избу.
– Что бы тебе рассказать? – начал Иван, почесывая макушку.
– Про мертвецов знаешь? Вот расскажи.
– А ты веришь в мертвецов?
– А ты?
– Я не верю, – сказал Иван.
– А я верю.
– Ну, напрасно. Да ты размысли, разве может мертвец вставать?
– Может завсегда. У нас в слободе каждую осень мертвецы бродили, потому отчего же им не бродить?
– Глупо, братец мой, ты рассуждаешь.
– А в писании сказано, говорят: мертвые восстают из гробов, – так ты должен поверить.
– Знамо, должен. Я должен поверить, ежели в писании сказано. Только про мертвецов рассказывать тебе не стану. Потому я про них ничего не знаю. Но вот… Сенька… погоди, брат.
– Что?
– Вспомнил. Сейчас расскажу. Такая история…
– Про мертвецов?
– Нет, про змея.
– Хороша?
– Эту, брат, только слушай; смотри не засни. Дли-и-инная… пойдет за полночь.
– Правда это?
– Истинная правда, вот увидишь.
По обычаю всех рассказчиков, приготовляющихся угостить слушателя занимательной историей, Иван несколько раз кашлянул, плюнул, немного помолчал и начал:
– Слушай. В нашем селе некогда жил молодой огородник, по имени Антошка, человек безобразный собою и высоченного роста. Рост у него был так велик, что когда Антошка стоял на пустыре у нашей версты, то издали казалось, будто два столба торчали, ровные между собою. Одной слеги недоставало на верх, чтобы вышли качели. Такой удивительный рост. Ходил он всегда почесть в соломенной шляпе, с палкой или балалайкой в руке. При нем еще находилась белая собака, «Секрет» прозывалась. Мужики ее звали курятницей, ибо она кур ела. Этот Антошка, слышишь ты, был человек необнаковенный. Он имел у реки, на своем огороде, избушку и жил один; занимался такими делами: шил сапоги, вязал сети, строил клетки с западнями и обучал всякую скотину разным артикулам. Что то есть ему ни попадись – кошка ли, дятел ли, свинья ли… нет бишь, свиней он ничему не учил, так как свинья глупа. Но примерно вот цапля; эту он обучал. Одна у него, помню, под дудочку плясала на Фоминой недели. Кроме того, Антошка был отчаянный бабник… Что, спит Арина-то? – вдруг спросил рассказчик, подняв голову.
– Спит, спит, – рассказывай.
– Так, понимаешь? Главное, умел подделаться под баб: прибауток знал гибель. Любил он припевать такое стихотворение: «Как под мельницей, под вертельницей, там и старчики (нищие) дерутся, только сумочки трясутся». Во время пения строчит на балалайке и ногами маленько семенит.
Я его знал вот словно тебя и ходил к нему частенько за подсолнухами, за огурцами, а то просто какую-нибудь книжку спросить. У него были «Сухарева башня», «Змей Горыныч», «Правда о мужчине и женщине». Еще, как ее… от запоя что-то… кажется, «Польза от пьянства».
Прежде всего я тебе буду говорить, каков у него дом. Сейчас ты входишь
