Улучив свободную минуту, Аристарх из прихожей позвонил по телефону Лене домой. По голосу ее он догадался, что она этого ждала и рада ему. Когда стемнело, они встретились. Уходил от нее поздно. Лена прощалась, целуя его в губы, говорила со слезами на глазах:
– Дорогой мой, знай, чтобы ни случилось, я готова придти к тебе. Только позови меня. Я готова быть всегда твоей. Мне не нужен загс. Я хочу видеть тебя всегда, жить просто рядом, не разбивая твою семью. Я бы мечтала, чтобы у нас появился ребенок. Я его воспитаю одна. Но только чтобы ты был где-то близко.
Уезжая в понедельник из Софьино, Аристарх с горечью размышлял, как ему теперь жить, как смотреть в глаза Зое и сыну. Потому что он уже не тот человек, каким был прежде, у него появилась большая тайна. Он, кажется, по-настоящему влюблен. Впервые в осмысленной жизни Аристарха появилась неопределенность, разделившая глубокой трещиной прежнее его житье-бытье, и нынешнее. В машине Титцева на заднем сиденье, чуть привалившись к плечу Ергашова, посапывал носом профбог Семен Павлович. Настырлов осторожно вел машину по улицам поселка, фары вырывали из темноты спешащих на работу людей. Когда машина поравнялась со школой, стоящей у большака, Аристарх заметил на крыльце Лену. Титцев повернулся к Ергашову, давая возможность своему визави, рассмотреть девушку через переднее стекло, подмигнул ему и ухмыльнулся. Аристарху показалось, что на мгновение его глаза встретились со взглядом Лены, он опустил голову.
– Газуй, газуй, Ефим! – приказал Титцев.
В нескольких километрах от Софьино машина забуксовала. Ночная пурга перемела дорогу. Из всех трех автомашин, следовавших в Проши, люди вышли и принялись поочередно дружно разгребать лопатами снег. Никому не было охоты возвращаться обратно в Софьино. Всех тянуло домой. Подталкиваемая людьми техника выбралась на просторное шоссе. Бежали из-под колес километры трассы, в салоне машины обогреватель накалил воздух, сон сморил Титцева и профбога. Аристарх же все прокручивал в голове события, случившиеся с ним за два прошедших дня – субботу и воскресенье. Но и Ергашов начал клевать носом. Сон его был тонок и ломок, как первый осенний ледок на озере, где он любил с друзьями – Соневым и Черноносом – вдоволь порыбачить. И будто кто хрустел над ухом фольгой, и набегали одна на другую какие-то лубочные картинки из прошлого. Чей-то голос, полный упрека, шептал вибрируя: «Зря обидел Зою, Арик. Она твоя жена, мать твоего ребенка. Скатишься ты с этой Леной под откос. Истинный рыцарь разве изменит своей избраннице? Ты обыкновенный нечистоплотный человечишко. Эх, ты!» Дрема сковала сознание. А машина бежала ровно, фары высвечивали темно-серые полосы асфальта, косой снежный поток. На запорошенной снегом дорожной вмятине транспорт тряхнуло. Ергашов открыл глаза. «Ого, удастся ли сегодня вылететь в Сотинск!? Надо же, какая снежная завихрень!» – пронеслось в голове. Мелькали домики какого-то поселка. Вот исчезли освещенные витрины придорожного магазина. Внезапно какой-то темный
