брат писателя, в повести названного писателем Петром Антошкиным, «выскочил на сцену бодро, бойко, стремительно, подлетел к трибуне, обнял ее уверенно, как молодую, еще не надоевшую любовницу, и бросил во взволнованный зал:
– Я – демократ!»
Забавно, на первый взгляд, реагируют на происходящее отдельные представители демократизируемого населения. Автор так и сыплет перлами политической сознательности граждан российских:
« – Епутат должен тверезым быть!»
« – А при капитализме пенсию не отменят?..»
В повести, заметим, никто не безгласен – кроме, комическая черта, того самого безгласного депутата с тридцатилетним стажем. Даже шустрые комсомольцы, что на побегушках то у Артони, то у сменившей его после «свержения» новой власти, и те вслух декларируют свои взгляды, подкрепляемые и действием: «Свистун озлился, запустил бутылку в толпу. Попал по горбу какой-то бабе. Она завизжала. И тут же появились шустрые комсомольцы. Один из них сунул кулак в рыло Свистуну, и он лег под тополь, затих, свернулся калачиком». Наступил миг народного безмолвствия: «Народу стало неинтересно возле смирного Свистуна, и он стал искать новых развлечений».
Не только развлечений ищет народ в смуте. Граждане новой, объявленной суверенной Половецкой республики, с местной валютой «половой», выгоды своей тоже не проморгают. Сцены у возведенного на дороге в Масловку пограничного шлагбаума – только у Алешкина. У него народ выходит на большую дорогу современности – с кистенем…
Такая болезненная вещь, как передел собственности, подана писателем многосторонне: с точки зрения государства и права, здравого смысла, знания души человеческой и национального характера. Любопытно, что тема справедливости в «Судорогах…» не поднимается – не тот почуян передел. Идет показ взбаламученного моря, вздымающегося до девятого вала – безумия? прорыва в неведомую жизнь? В повести вовсю идет чисто «половецкое» (обобщенно говоря) действо – навешивание ярлыков, идет стихийная, с азартом и перехлестом игра – но и с оглядкой на нажитой за прошедший век опыт.
На этой оглядке держится вся интрига. Комичная в своей жизненной правде пружина интриги – фотография, на которой Мишка Артоня снят с фанерным Горбачевым на Калининском проспекте. В деревне поверили – и вправду встречался. «Народ – он глупой! Картинку покажи, и он поползет за тобой». Все же то не глупость. Бывало ведь, и власти с простым человеком братались, если он был нужен на данный период. Но как раз на данный период – нужен ли? Вопрос, вроде бы в повести не затронутый, а витает над ней.
Люди хотят приспособиться к эпохе, наступая при этом на горло собственным жизненным представлениям, нормам и устоям. Зато безошибочно верно угадывают злободневные завихрения. «Вот три кита, без которых нет перестройки: вo-первых, платные туалеты;
