Петровну им долго искать не пришлось. Они нашли бабушку в ее комнате и тут же встали на пороге стеной, чтобы дети не заглянули внутрь.
– Мультики… – абсолютно спокойно сказал Вася, не глядя на Женю с Любой, подошедших к ним. – Идите посмотрите. Бабушка отдыхает.
Те послушались, хоть и без особой охоты. Дети, то и дело оглядываясь, пошли к своей комнате.
Дождавшись, когда оттуда донесутся звуки заставки мультсериала, Вася взглянул на жену. Затем все с тем же спокойствием на лице он повернулся к комнате матери, нащупал на стене выключатель и нажал на клавишу.
Яркий свет, любимый Елизаветой Петровной, залил комнату. Васина мать, совершенно нагая, сидела на полу на коленях, спиной привалившись к кровати, уронив голову на грудь.
Ее комнатушка представляла собой узкий пенал шириной от силы метра три. У стены справа был комод. На нем и над ним располагались образа. Узкая одинарная кровать стояла вдоль стены слева. Васина мама сидела как раз напротив икон, словно бы захотела пораньше лечь спать, а перед этим, конечно, помолиться.
Васе она была видна в основном с правого бока. Левую сторону тела взгляд захватывал едва-едва.
Прежде всего он заметил, что голова мамы, опущенная на грудь, была безволосой. Абсолютно голая кожа под светом люстры казалась белоснежной. Затем его взгляд опустился чуть ниже. Где-то в дальнем уголке сознания чей-то голос прокричал, что ему нельзя смотреть на голую мать, но Вася равнодушно пропустил это мимо ушей.
С грудью что-то было не так. Правая висела на положенном ей месте, выдаваясь вперед толстой нашлепкой. А вот левой, которой полагалось хоть краешком показываться из-за соседки, видно не было.
Вася вошел в комнату и услышал, что за его спиной коротко всхлипнула Алла. Ему хотелось рассмотреть все получше. Сделав два-три шага, он остановился. Теперь мама была видна почти что целиком. Во всяком случае, Васе показалось, что этого достаточно.
Его зрение работало на удивление четко, передавало мозгу всю картинку до мельчайших деталей. На левой стороне маминой груди зияла огромная дыра. Присев, он убедился в том, что она была сквозной. Ее края выглядели очень ровными. Линии плавно изгибались, сходились вверху и внизу. Они образовывали рисунок, который Вася, конечно же, знал, но совместить с телом матери пока не мог. Он снова шагнул вперед.
Тот голос в дальнем уголке сознания уже не кричал, а визжал тонко, надрывно, умолял о чем-то.
Вася сел на пол. Теперь дыра в маминой груди оказалась почти что напротив его лица. Он еще раз обежал ее края взглядом. Да, она была именно такой, какой показалась ему сверху. В форме сердечка. Того самого, которое когда-то давно сделали символом любви, а затем безнадежно опошлили миллиардами открыток и прочей праздничной, подарочной хренотенью.
Вася дотронулся пальцем до края дыры, обрамленного бисеринками свернувшейся крови, и тут же отдернул руку. Его тело пронзил укол холода.
Он обернулся к Алле, тихо подвывавшей, кусавшей
