наполнялись каким-то сакральным смыслом, хоть и не было в них ничего особенного. Как это Дзен буддисты бы сказали – он стал совсем пустым, и за этой пустотой стояла вселенная. Он так, ненароком сказал, что в дурдоме в Шунью вошел, но ничего не объяснял, не рассказывал, просто я чувствовал, что это так и есть. К сожалению, удержать это состояние мне так и не удалось и после его смерти все это прошло. Правда, когда его кремировали, со мной видение случилось – наверное самое сильное жизни – ты же знаешь, с эдейтизмом у меня всегда плохо было. А тут, когда я в крематории стоял, пока над ним всякие парадные речи произносились, над нами словно бы купол раскрылся, и прямо из воздуха соткались три фигуры в белоснежных одеждах. Одно сверху – я так понял, что это был Иисус Христос, – а две немного ниже – Борис Александрович и старик – по-видимому его гуру – с вишнуитским знаком в межбровье и с венком цветов на шее – почти до колен, как у Кришны. Я от этой картины, наверное, на минуту дар речи потерял – и как раз через минуту они исчезли, а по крематорию словно бы аромат от индийских благовоний разлился. Я потом спрашивал – его все почувствовали, даже тетка-администратор растерянно начала носом шмыгать – но зримых образов ни у кого, кроме меня, не возникало.
Да, чуть не забыл: он в последнюю встречу сказал, что благодарен КГБистам за то, что они упекли его в дурдом и устроили – возможно и не специально – инфаркт. Он сказал, что этим он полностью развязал карму нашего совместного праведного убийства, что в дурдоме он заново переосмыслил свою жизнь, искренне раскаялся в ошибках, и теперь полностью свободен от земного мира, поэтому его смерть не имеет значения. Жалко только родственников: они-то этого не знают и будут переживать.
– Про меня он не вспоминал? – Несколько ревниво спросил Андрей.
– Не помню, – смутился Крюков, – может и вспоминал, но не помню. Сказал только, что в трудную минуту он ко всем нам, непортальщикам, будет приходить на помощь. Я не придал тогда этим словам особого значения, я не думал, что он так быстро умрет, а теперь понимаю, что он имел в виду свою посмертную нам помощь. Кстати, по поводу нашей группы он сказал, что сделал много ошибок, и теперь обучал бы нас совсем по-другому. Ну, ладно, давай – за память о нем: светло жил человек и еще светлее умер!
Друзья выпили, не чокаясь, до дна и на какое-то время замолчали.
– А как у остальных наших судьба сложилась? – Спросил Андрей, прожевав лимон. – Удалось вам снова группу сколотить, или каждый сам по себе.
– Знаешь, – грустно ответил Крюков, – после всей этой истории с КГБ между нами как черная кошка пробежала. Не то, чтобы я очень боялся КГБ, хотя за других не ручаюсь, но как-то встречаться и, тем более, вести совместную энергетическую работу, ни у кого желания не возникало. Было такое ощущение, что Борис Саныч за всех нас расплатился – за это
