король-солнце», – подумал Андрей внутренне усмехаясь. Он прекрасно сознавал, что обольщаться королевским обликом в астрале особенно не стоит, поскольку все внешние формы были здесь лишь видимостью, и в скором времени он мог оказаться в лохмотьях либо совсем без одежды.
«Все здесь перепуталось: король французский, персонажи итальянские, город русский, к тому же и с эпохами – неразбериха – продолжал размышлять Андрей, – а впрочем, так и положено на маскараде».
Андрей медленно проплывал по каналу Грибоедова по вроде бы хорошо знакомым местам (Невский они еще не пересекли), но картина, между тем несколько изменилась. Лодка по-прежнему плыла посередине канала и «ореол материальности» не доходил до обеих набережных – может поэтому туман на уровне этих набережных сильно сгустился и представлял собой что-то вроде двух бесконечно вытянутых вдоль канала полупрозрачных ширм. Все здания, деревья, фонарные столбы и живые существа, находящиеся по ту сторону ширм, отбрасывали на эти ширмы четко очерченные тени, как и положено, плоские, двумерные. Теперь народа (вернее теней) стало неожиданно много, и где они прятались до сей поры было совершенно непонятно. За ширмами происходило таинственное бестолковое действо, тени бесцельно сновали туда-сюда, сталкивались, расходились, раскланивались. Кто-то, в высоком котелке на голове чинно прогуливался под ручку с дамой в пышном платье до земли и шляпке, напоминающей чепчик, кто-то спешил на службу с бумагами под мышкой, периодически по экранам проносились тени пролеток. Эта двумерная проекция рутинной текучки периодически перемежалась какими-то театрализованными представлениями. То появлялись пары в разнообразных национальных костюмах, отплясывающие польку под неслышный аккомпанемент (все тени, мелькающие на обоих экранах были беззвучны). То разыгрывалось нечто наподобие пьесы, поставленной Карабасом Барабасом под названием «тридцать три подзатыльника» (очевидно фрагмент этой пьесы Андрей видел на мостике), где тень Арлекина лупцевала тень Пьеро, а затем вместе с непонятно откуда взявшейся Коломбиной вскакивала в проезжую пролетку и исчезала с плоскости экрана. То некто в обтягивающем трико разыгрывал пантомиму, то пластично шагая на месте, то вдруг, словно наталкиваясь на невидимые стены начинал метаться по плоскости экрана. То разыгрывались сцены из какого-то китайского уличного шествия, где несколько человек передвигали вдоль экрана огромного дракона. Во всем этом не было никакой системы, отдельные группы теней действовали совершенно вразнобой, и создавали на экране бестолковую сутолоку. От всей этой мельтешни у Андрея зарябило в глазах, но совершенно неожиданно в голове снова начало складываться импровизационное стихотворение, и он почувствовал непреодолимую потребность прочитать это стихотворение вслух, что он тут же и сделал. Стихотворение, как и его предыдущие импровизации были не совсем
