строчку. – Хотя, какой же это сценарий? Тут, собственно, ничего не происходит, ни вереницы действующих лиц, ни событий – декадентское символическое стихотворение не может быть сценарием, тут проза нужна. С другой стороны, если бы меня романом осенило, мне что, пришлось бы его несколько дней тут зачитывать? Нет, видимо эта импровизация и есть заклинание, только почему-то здешние аборигены назвали его сценарием, другой вопрос, зачем это им надо… Ну, что ж, я тут как никак Король, и королевским своим решением повелеваю: да будет так»!
Между тем вокруг действительно что-то менялось. Густой туман, образовавшей две ширмы вдоль набережной постепенно растворялся, но светлее от этого не стало, наоборот атмосфера белой ночи неожиданно сменилась августовским душистым вечером, и в густеющем мраке один за другим зажигались желтые фонари.
«Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей»… —
Снова вспомнились строки Мандельштама, и в этот момент туман окончательно рассеялся, и Андрей увидел, что пока они плыли в зоне густого тумана, то успели переместиться в узкую Лебяжью канавку рядом с Летним садом. Вдоль берега собралась разношерстная публика, словно бы перенесенная сюда из конца девятнадцатого века, и хотя Андрей ожидал увидеть продолжение маскарада, маскарадные костюмы и маски исчезли. Здесь публика по большей части придерживалась моды конца Викторианской эпохи, но наряду со строгими чесучовыми сюртуками, высокими цилиндрами или атласными платьями до земли, немало было и характерных профессиональных костюмов: легко угадывались английские моряки, военные, студенты, курсистки, лакеи, и среди них уже не встречалось балаганных Пьеро, Арлекинов, Полишинелей и Коломбин. Пропали также мимы в трико и огромные китайские драконы из шелка и рисовой бумаги.
Публика двумя торжественными эскортами расположилась с обеих сторон Лебяжьей канавки, многие держали в руках факелы, украшенные разноцветными лентами, бросающими праздничные блики в темные воды канавки. Другие горстями кидали в воду благоухающие лепестки роз, гладиолусов и тюльпанов, а юные девушки в белых шляпках – целые букеты подснежников, фиалок и ландышей, хотя подобные цветы больше гармонировали с началом лета. Вся эта непонятная торжественность сопровождалась вспышками праздничных фейерверков и одиночных петард.
То и дело раздавались громкие (и, как показалось Андрею, вполне искренние) выкрики: «Король-звезда, да здравствует король-звезда»! – И толпа разражалась громогласными «Виват!», бурными аплодисментами, и выкриками «Браво, брависсимо!», словно выражала свой восторг по поводу спектакля или концерта, на котором Андрей на бис исполнил очередную знаменитую арию.
Наш герой неловко приподнялся и машинально начал раскланиваться, совершенно не готовый к столь бурному приему торжествующей публики. Было такое впечатление, что его лицо (маска сама собой исчезла) и вообще весь его облик здесь хорошо известны, словно он тут не раз бывал, и не раз проплывал в золоченой гондоле. Андрей присматривался к лицам, благо Лебяжья канавка была узенькой, и через каждые 10—15 метров
