до этого скрывавшийся от глаз Урсулы и Изабель в той части хижины, что располагалась за грубой деревянной подпоркой, показался из-за сооружения, которое поддерживало оцинкованную жестью крышу и разделяло интерьер лачуги на некое подобие комнат.
– Мама, мы здесь не останемся. Тут слишком мерзко.
Встревоженный зычным мужским голосом, тщедушный мужичок перекатился на спину. Показался его открытый слюнявый рот. Свободной рукой Урсула прижала его голову к своей груди, и он, всхлипнув, затих.
– Мусор высоких идей в мозгах – вот что всегда внушало мне отвращение. Интересно, сколько богатые родственники заплатят за ее возвращение?
– Наверняка много, – ответил Эвклид, который разговаривал с девушкой у очага. И обратился к Изабель: – Где твоя подруга Эудошия? Мы с ней тогда здорово поболтали о католической общинности и марксизме. По дороге к Леме и обратно мы пришли к выводу, что оба учения донкихотские.
– Родители забрали ее с собой в горы, – ответила Изабель. – Она типичная буржуазная девочка: болтает смело, а на жизнь смелости не хватает.
Эвклид прищурился и сказал:
– Избыток храбрости оборачивается любовью к смерти.
– Мы любим друг друга, – продолжил Тристан, обращаясь к матери. – Мы собираемся отправиться на поезде в Сан-Паулу. Я хочу найти там работу на автомобильном заводе с помощью моего брата Шикиньо. Мама, мне нужен его адрес.
Изабель впервые услышала о третьем брате. Лицо его матери вытянулось, но потом она хитро прищурилась.
– Еще один паршивец, – сказала она. – Ни гроша домой не присылает, а ведь уже разбогател, «жуки» делает, на которых все ездят. Если бы аптекарь дал мне приличное лекарство, никто бы из вас, паршивцев, не обременял собою мать-землю.
Девочка у очага спросила:
– А ее мы тоже будем кормить? Теста хватило только на восемь лепешек.
– Отдай ей мою долю, – ответил Тристан.
– Нет, тебе нужно копить силы, – сказала Изабель, хотя у нее все плыло перед глазами от голода. В голове звенело, а в желудке будто кошки скребли… Неужели бедняки постоянно испытывают эти ощущения? Она пересчитала людей в хижине, и у нее получилось шесть человек, включая спящего.
Тристан по движению зрачков Изабель угадал ее мысли.
– Есть еще бабуля, – пояснил он.
Из вороха циновок и мешков в самом дальнем и сумрачном углу хижины с доброй улыбкой поднялось странное существо, которое, казалось, состояло из тощих темных лохмотьев и костей. Старая изможденная женщина в лазурном ситцевом платке в горошек, обернутом вокруг головы наподобие чалмы, шаркая, двинулась к ним, шаря рукой по залатанной стене хижины, чтобы не потерять дорогу. Глаза ее были лишены зрачков, а кожа напоминала растрескавшуюся от засухи черную землю.
– Это ваша мать? – спросила Урсулу Изабель. Хотя мать Тристана не выказывала никакого к ней расположения, Изабель
