style="font-size:15px;"> Повествуя об этом сражении, Д. М. Володихин пишет о том, что в сражении под Москвой Пожарский «располагал боевыми силами второго сорта», «огрызком» прежней державной мощи: «…лучшие силы России были к тому времени перемолоты в многочисленных битвах и еще того больше – в кровавой междоусобице…». По мнению Володихина, качественно армия Ходкевича превосходила войско Пожарского – «это прежде всего было королевское войско, подчиняющееся твердой дисциплине. Бойцы Ходкевича шли выполнять задачу, которую они уже неоднократно решали раньше. Сознание прежних побед поднимало их боевой дух и придавало уверенности в собственных силах. Оружием, продовольствием и снаряжением гетманская армия была обеспечена не хуже ополченцев Пожарского, а скорее даже лучше, и уж точно превосходила в этом смысле ратников Трубецкого». Эти утверждения неубедительны. Непонятно главное: почему русские, воюя в предшествующие годы, ослабели, а поляки, сражаясь все это время на два, а то и на три фронта (со шведами – с 1600 года, с рокошанами Зебжидовсого, с москвитянами), так заметно окрепли.
Думается, московские служилые люди, прошедшие через испытания Смутой, уцелевшие в них, были не менее опытными и закаленными бойцами, чем воины Ходкевича, что и показали, одолев противника в тяжелом двухдневном сражении за Москву и будущее своей страны.
В центре нашего внимания находятся войны этого периода – со вторжения в октябре 1604 года в русские пределы армии самого знаменитого из московских самозванцев, Лжедмитрия I, и до завершающих аккордов русско-польской войны 1609–1618 годов, когда наконец наступил мир.
Мятежи и битвы Смутного времени стали тяжелым испытанием для страны, прежде всего – для ее защитников, ратных людей, первыми встречавших приходивших из-за границ ворогов, бившихся с ними и гибнувших за свою страну.
Причины разразившейся в начале XVII века череды войн и бунтов следует искать, конечно же, не в закрепощении крестьян или своевольстве осмелевших бояр, как утверждают многие исследователи. Случайно или намеренно, они отводят читателям глаза, повторяя слова Василия Ключевского, что Лжедмитрий «был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Вряд ли ненавидевшие Годунова бояре могли решиться ради его свержения навести на свою родину вражескую армию. А вот западным соседям Руси, прежде всего Речи Посполитой, еще со времен Ивана Грозного панически боявшейся нашей страны, ее ослабление и разрушение были на руку. Еще в 1600–1601 годах в составе большого посольства Речи Посполитой в Москве побывал молодой человек, подготовленный на роль якобы спасшегося царевича Дмитрия[7]. Возглавлял посольство воевода виленский, гетман великий литовский и канцлер великий литовский Лев Сапега, который и разработал план, направленный на подчинение Московского государства Речи Посполитой с помощью самозванца, эксплуатировавшего имя погибшего в Угличе в 1591 году царевича Дмитрия, младшего сына царя Ивана Грозного. С его помощью в Варшаве
