цен и сокращения социальных расходов федерального бюджета в числе других мер «стабилизационного пакета» реформ. В то же время эти негативные явления подвигли некоторых обществоведов-гуманитариев поспешно заявить концепцию «сжатия экономической ойкумены России» [Пивоваров, 2002]. Критикуя советскую стратегию регионального развития, они (совершенно в духе критикуемых ими старинных программных документов) предложили масштабный сдвиг производительных сил в обратном направлении – на запад. Адепты «сжатия» ратуют за территориальную концентрацию производства, считая, по всей видимости, эффективность обратной функцией от площади в квадратных километрах. Они обращаются к психологическим, геополитическим, историческим аргументам, попутно демонстрируя отсутствие каких бы то ни было расчетов, компенсируемое насыщенной образностью выражений. И тогда историческое изменение географических очертаний России оказывается «расползанием» территории в процессе колонизации и последовательной государственной агрессии в советское время [Ахиезер, 2000]. Отсюда вполне естественным видится «переход от долгого упорного расширения внутрироссийской ойкумены (видимо, достигшего предела!) к ее сжатию» [Трейвиш, 2003] – вероятно, по аналогии с натянутой резиной. Под знамена «сжатия» притянуты даже покойные Н. Бердяев, Д. Менделеев и тени других славных исторических деятелей, которым в свое время случалось задуматься над безбрежностью российских пространств, но которые вряд ли видели себя в роли свидетелей со стороны обвинения в деле о том, что главный источник российских бед – «прирастание Сибирью» [Пивоваров, 2002, с. 65]. Такого рода мыслеобразы, вероятно, облегчают неэкономисту осознание проблемы. Но превращать их в императив и трактовать текущие изменения пространственной структуры экономики как парадигмальный поворот можно лишь в состоянии крайнего увлечения, хотя бы потому, что структура эта очень инерционна[2].
Неожиданную поддержку воззрения на необходимость «сжатия» экономического пространства России получили из-за океана – в книге Фионы Хилл и Клиффорда Гэдди «Сибирское проклятье: как коммунистические плановики выставили Россию на холод» [Gaddy, Hill, 2003]. Оценивая факт индустриализации Сибири, американские авторы используют широкий набор эпитетов: «советская глупость», «монументальная ошибка», «индустриальная утопия», «продукт Гулага» и даже «главная цель создания Гулага» (откуда следует, что Сибирь – причина появления Гулага) [Там же]. Однако они справедливо отмечают, что освоение Сибири началось задолго до эры социалистического планирования, и сетуют лишь на то, что «к сожалению, история не закончилась» освоением Черноземья, и в конце XIX столетия россияне продолжали двигаться за границы старой «Московии» – на Урал и в Сибирь [Там же, с. 62].
1.2. Север как «препятствие на пути к рыночной экономике»
Казалось, что дискуссии гуманитариев суждено было и дальше протекать на страницах
Например, простое наблюдение динамических рядов инвестиций показывает, что понадобилось всего два года для того, чтобы ранее наметившиеся тенденции сокращения доли сибирских регионов в российских показателях сменились в 2002 г. на привычные для экономиста положительные процентные пункты прироста [Суслов и др., 2003]. Это одно из подтверждений давно доказанной закономерности российской динамики: общий рост экономики достигается только в условиях опережающего развития Сибири, что проявляется в росте ее удельного веса в общероссийских показателях (по крайней мере, в базовых отраслях промышленности).
