итальянка. – Публика всегда требует эту арию, но повторять ее очень утомительно, посему я намерена вместо нее спеть что-нибудь другое.
Щеки молодого человека вспыхнули, и он невольно протянул руку за нотной тетрадкой:
– Что вы говорите? Надеюсь, по крайней мере, это не моя песня?
– Как вы испугались, – проговорила артистка, отступая на шаг и отстраняя его руку. – Неужели вы боитесь за судьбу своего произведения в моем исполнении?
– Нет, нет! – с жаром воскликнул он. – Но…
– Но?.. Пожалуйста, без оговорок! Эта песня посвящена мне, предоставлена мне в полное распоряжение, и я могу делать с ней, что хочу. Но еще вопрос: капельмейстер уже приготовился аккомпанировать, мы прорепетировали с ним эту вещь, однако я предпочла бы видеть за роялем вас, когда выступлю перед публикой с вашим произведением. Могу я рассчитывать на это?
– Вы хотите довериться моему искусству аккомпаниатора? – дрогнувшим голосом спросил Рейнгольд. – Безусловно довериться, без единой репетиции? Не будет ли это риском с обеих сторон?
– Если у вас недостанет мужества, то делать нечего, – ответила Беатриче. – Но я уже отлично знаю, как вы прекрасно играете, и нисколько не сомневаюсь, что сумеете аккомпанировать своему собственному произведению. Если вы останетесь самим собой и в присутствии этой публики, как недавно перед тем обществом, то мы, безусловно, исполним песню.
– Я на все рискну, когда вы со мной, – страстно воскликнул Рейнгольд. – Песня была написана только для вас, но если вы хотите дать ей другое назначение, то пусть будет по-вашему! Я готов.
Итальянка ответила только гордой, торжествующей улыбкой, обернулась к подошедшему капельмейстеру, и между ними тремя начался тихий, но оживленный разговор. Остальные мужчины с нескрываемым неудовольствием смотрели на молодого незнакомца, завладевшего исключительным вниманием знаменитой певицы и разговором с ней, который, к их величайшей досаде, задержал ее до самого начала концерта.
Между тем зал наполнялся публикой; ослепительно освещенный, пестрый от роскошных туалетов дам, он представлял блестящее зрелище. Жена консула Эрлау с несколькими другими дамами сидела в первом ряду и была поглощена разговором с доктором Вельдингом, когда к ней подошел муж в сопровождении молодого человека в капитанском мундире.
– Капитан Альмбах, – произнес он, представляя Гуго. – Я обязан ему спасением своего лучшего судна со всем экипажем. Это он подоспел на помощь боровшейся с гибелью «Ганзе» и только благодаря его энергичному самопожертвованию…
– О, прошу вас, господин консул, не заставляйте вашу супругу рисовать себе бурю на море, – проговорил Гуго. – Мы, бедные моряки, и без того уже пользуемся такой дурной славой из-за наших приключений, что каждая дама с тайным ужасом ожидает от нас неизбежных рассказов о наших похождениях. Но уверяю вас, сударыня, с моей стороны вам в этом отношении нечего опасаться. Я намерен в своих повествованиях всегда оставаться на твердой
