style="font-size:15px;"> Замечу, впрочем, что из четырёх слов упомянутого лозунга самым существенным мне представляется третье: «человеческим». Дух солидарности, открытости и отзывчивости, стремление проявлять чуткость к проблемам и запросам каждой, отдельно взятой, личности – эти черты общественных нравов шестидесятых годов, при всей непоследовательности тогдашних их проявлений, по сей день сохраняют свою притягательность.
Ощущение пронзительной душевной сопричастности вызывают у меня мемуарные, документальные свидетельства Виктора Некрасова, Льва Копелева, Раисы Орловой, Ефима Эткинда, Натальи Рязанцевой и ряда других людей, ярко запечатлевших культурную и общественную жизнь тех времён. То же самое могу сказать и о картинах Бориса Биргера, с выразительной обобщённостью воссоздающих образ тогдашних интеллектуально-богемных кухонных посиделок (продолжавшихся, впрочем, и в 70-е, и в первой половине 80-х годов)… Но на это «празднество Расина» (если пользоваться известной мандельштамовской метафорой) я, родившийся в 1964-м, безнадёжно опоздал.
Обнадёживавшие отголоски настроений, характерных для той эпохи, казалось бы, то и дело вспыхивали в атмосфере первых лет перестройки: на страницах тогдашних газет и журналов, в стилистике новых телевизионных программ, в выступлениях с трибун нашумевших писательских и кинематографических съездов. Эйфория моя, обусловленная этими моментами, прошла, однако, достаточно быстро.
С течением времени ощущалось, что несравненно больший общественный отклик снискали совсем иные тенденции, носившие характер удручающе-прямолинейный и… мобилизационный (!). Всё более и более активно внедрялось в сознание просвещённой среды представление о том, что единственный выход из ситуации, сложившейся в стране – решительный и тотальный слом существующей системы.
Подготовить общество к подобному развитию событий был призван ряд установок, в нетронутом виде заимствованных из некоторых узко-«партийных» диссидентских кладовых: категоричная и непримиримая (что твои советские официозные догмы!) идеология антикоммунизма; фанатичный культ Солженицына, не допускающий ни малейшей возможности спора с политическими, эстетическими, обще-нравственными воззрениями новоявленного духовного вождя и пророка; выхолащивание подлинной сути понятий либерализм, либеральные ценности (подробнее о характере этого явления см. в моей статье о киевском русском оранжизме).
Ещё в 70-е годы факт популярности подобных идеологических установок вызывал обоснованное недоумение у некоторых видных деятелей русской культуры, оказавшихся в эмиграции. Не случайно тот же Е. Г. Эткинд открывал свою мемуарно-публицистическую книгу «Записки незаговорщика», впервые изданную в 1977 году, такими словами:
«На Западе нередко сталкиваешься с полным отрицанием того, чем жила интеллигенция Советского Союза на протяжении почти шестидесяти лет, – всей созданной ею гуманитарной науки
