горницах, повивальная бабка устроила такую суету с повелениями и причитаниями – хоть святых выноси да и сам выходи.
– Спать? – переспросил удивленный Ивашка. – Господи Иисусе!
Он понесся к отцу Кондрату, потребовал, чтобы тот отворил церковь и приступил к молебну во здравие. Посулил полтину да десять копеек сразу на свечи пожертвовал. Отец Кондрат еще просил помощи по хозяйству – нужно было новый сундук по узкой, с высоченными ступенями лестнице в светелку втащить. И, пока он Богу молился за рабу Дарью, Ивашка с работником Кузьмой маялись с сундуком, предназначенным не столько для хранения девичьего приданого, сколько для внушения трепета свахам: обе поповны, Соломия и Степанида, были девки на выданье, и отец Кондрат, зная, что одну следует отдать за лицо духовного звания, которому потом передать свой приход, вторую хотел видеть за дворянином, пусть даже обнищавшим и голоштанным.
Потом Ивашка поспешил домой – чтобы хоть быть поблизости от жены. Он бродил по саду, рука сама сдернула с ветки незрелое яблоко, насилу отплевался. Из открытого окошка горницы доносились то стоны, то крики. Длилось это дотемна, потом шум стих. Ивашка, испугавшись, побежал к дому, взлетел на высокое крыльцо и столкнулся с матушкой.
– Сын, сыночек! – крикнула она. – Такой ладный парнишечка, богатырь!
Ивашка, без всякого почтения отодвинув мать, ворвался в горницу. Там уже обмывали младенца в лохани. Увидев мужчину, женщины закричали, повитуха накинула на роженицу грязную простыню, ее помощница хотела вытолкать Ивашку, он отмахнулся и упал на колени перед постелью. Дениза, совсем слабенькая, повернула к нему голову.
– Я обещала… – прошептала она.
Ивашка взял жену за руку и, неожиданно для себя, эту руку поцеловал.
Потом его все же выставили.
Спал он в подклете, поднялся ни свет ни заря. Зная, что Дениза должна спать, и спать много, он бросил камушком в окошко Анриэтты. Нужно было хоть с кем-то поговорить о сыне. Анриэтта не отозвалась, Ивашка опять пошел в сад. Он был счастлив безмерно. Там, в саду, его и нашла матушка.
И началась вся та радостная суета, которая сопутствует крестинам и крестинному угощению. Хорошо, в Посольском приказе знали, что Ивашке предстоит такой замечательный праздник, и никого за ним не посылали. Кончилось тем, что Ивашка счет дням потерял. То он с женой сидел, то свахе Марковне приметы и качества будущей невесты втолковывал, то со свахой Петровной ругался: она, Петровна, хотела девку-перестарка подсунуть, а коли перестарок – значит, страшнее чумы и холеры. В приказ он тоже ходил – нельзя не ходить, тут же Башмакову донесут. Словом, ни минуты спокойной у Ивашки не было.
И вот настала ночь, которая поставила крест на его приятном и веселом житье.
Все уже легли, когда прискакал конюшонок с Больших Аргамачьих конюшен, ведя в поводу другого коня – для Ивашки.
– Дементий Минич к себе звать изволят, – сказал конюшонок, парнишка
