трамвая идти или до автобуса – и колонной шли, по пути кричали всякие кричалки и переворачивали скамейки, урны. Модно было тогда. Качай трамвай! И начинали его раскачивать. А некоторые особо активные ребята висли на поручнях и ногами вышибали стекла, кто‑то резал сиденья. Несколько трамваев так пострадало, и после этого террор на несколько матчей установился. Нельзя было ни флаги проносить, ни шарфы. Прямо перед секторами лежали кучи шарфов. При возвращении с футбола меня пару раз забрали в пикет – на Василеостровской и на Петроградской – просто за то, что у меня был значок «Зенит». Шел, никого не трогал. И потом в школу телега: «нарушал общественный порядок, громил трамваи». На Литейном был такой отдел по работе с неформальными объединениями – мы называли его «Отдел по борьбе с фанатизмом» – многих тогда туда таскали, проводили беседы, угрожали чем‑то.
Ясное дело, что милиция и КГБ не могли мириться с ситуацией, когда сотни молодых людей объединяются на не для того, чтобы делать что‑то на пользу советской стране, а на лишь на почве любви к футболу и конкретной команде. Начались репрессии. По времени они практически совпали с трагедией в Лужниках на матче кубка УЕФА между «Спартаком» и голландским Хаарлемом 20 октября 1982 года, что даст повод говорить и о том, что трагедия стала поводом для «закручивания гаек» и даже о том, что она могла быть заранее подготовлена.
Тот день был в Москве непривычно холодным для конца октября. Ступеньки стадиона в Лужниках покрылись льдом, и никто не позаботился о том, чтобы их очистить перед важным международным матчем. В конце игры, когда часть зрителей уже покидали трибуны, «Спартак» забил второй гол, и болельщики бросились назад, узнать, что произошло. В результате, на узкой лестнице столкнулись две группы людей – выходящие с трибуны и возвращающиеся. Скользкие обледенелые ступеньки, и главное, бестолковость милиции, сделали свое дело: началась давка. В ней погибли, по разным данным, от 66 до 340 человек.
Советские власти замолчали трагедию и ее масштабы. Ни одна газета не написала тогда о том, что случилось, кроме «Вечерней Москвы», которая упомянула о случившемся вскользь: «Вчера в Лужниках после окончания футбольного матча произошел несчастный случай. Среди болельщиков имеются пострадавшие». До несколько лет на тему было наложено негласное табу. Только в 1989–м году, в расцвет «гласности», журналисты «Советского спорта» провели свое расследование и опубликовали большой материал о том, что случилось в Лужниках на том матче. А до этого о трагедии знали только болельщики и те, кто общался с ними.
Сергей Андерсон:
Стыдно сказать, но на «Хаарлеме» мы тоже делали «акцию». Я не попал. Получилось, что я отбился от группы в метро, и я их искал – искал – так и не нашел никого. Может быть, эта «акция» – в чем нас обвиняют «мясные» – может быть, все и рассосались. Я встретил Юрку «Молодого» и Шагина Игоря – они шли на футбол, и я с ними поднялся. У них был лишний билет. Меня не пустили только из‑за того, что паспорта с собой не было. А так бы, может быть, я тоже в этом замесе побывал. Это,
