Перевести?
Она все-таки шлепнула меня пару раз полотенцем, а я голосом Санта-Клауса из «Футурамы» констатировал: «Обижает сироту».
– Не такой уж ты и мрачный хмырь, – удовлетворенно заметила Рената. – Если лупить тебя почаще.
И тут зазвонил телефон. Мое буржуйское семейство оставило за собой оба телефонных номера, завоеванных в ходе вытеснения коренного населения с территории дома, и теперь общается, не утруждая себя ни криками, ни, тем более, беготней с одного этажа на другой.
– Конечно приехал, – сказала в трубку Рената, – куда он денется?.. Ну а как ты думаешь, что еще может так пахнуть? Я-то дам, а донесет ли – это еще вопрос.
Положила трубку, подмигнула мне.
– Вот так, только собралась как следует тебя отлупить, а Карл тут как тут. Проснулся, кофе, говорит, сварил, требует тебя и пирог. Отнесешь?
– На третий?
– Куда ж еще.
Они прекрасно поделили квартиру: Ренате достался весь первый этаж – с кухней, прачечной, несметным числом кладовых и чуланов, маленьким палисадником под кухонными окнами и видом на добрую дюжину вишневых деревьев из спальни. А Карл поселился наверху, у него там узкая солдатская кровать, комнатный орган, построенный его очередным гениальным приятелем по чертежам позитива восемнадцатого века, и толстенный слой звуконепроницаемых покрытий, который сообщает апартаментам гения неповторимый шарм палаты для буйнопомешанных. Второй этаж остается нейтральной территорией – в большой проходной комнате они изредка смотрят кино, играют в шеш-беш и принимают гостей, а в маленькой спальне с окном во всю стену живу я, когда приезжаю – в среднем выходит неделя в месяц, а то и больше; вернее, так было до тех пор, пока я не заперся на полгода в Пашкином загородном доме, как последний малахольный идиот.
И какого черта? – думаю я, поднимаясь по лестнице с блюдом, источающим неземной аромат Ренатиного пирога. – Ни у кого на свете нет дома, где так хорошо, а я, дубина, не пользуюсь.
– Эту девочку зовут Филомена Моретти. И она знает о счастье гораздо больше, чем весь остальной род человеческий, – говорит Карл, принимая из моих рук блюдо с пирогом и указывая подбородком на телевизионный экран, где симпатичная брюнетка извлекает из гитары какие-то неимоверно сложные комбинации звуков, кажется, одно из каприччо Паганини; впрочем, нет, не кажется, оно и есть. Номер двадцать четыре.
– Посмотри на ее лицо. Руки – ладно, есть и другие гитаристы с хорошей техникой. Но лицо! Ты когда-нибудь видел у людей такое выражение?
Карл, конечно, всегда готов сделать из мухи слона, ему только повод дай. Но, справедливости ради, следует признать, слоны удаются ему на славу, так что об исходных мухах и вспоминать не хочется. И лицо у гитаристки правда хорошее. Лично я душу продал бы за возможность ощутить переполняющую ее сдержанную, но упоительную – видно же! – радость. Однако покупатели под дверью что-то пока не толпятся.
– Хорошая, –
