ерти танцуя на неровном узоре обшарпанного потолка, лишнего в этой комнате, как, впрочем, и твоя еле тлеющая жизнь.
«Ты здесь чужой» – визжат ржавые засовы оконной рамы от неумолимого натиска холодного ветра.
«Убирайся!» – возмущённо рычит старый пол под тяжестью изнурённого тела.
Крик… немой крик застыл в серой тишине предрассветных часов. Лишь твой слух ловит его напряжение. Ты отчётливо чувствуешь каждое мгновение, ощущаешь, как застывает от ужаса кровь, ужаса родившегося глубоко во мраке горящих зрачков. Там отразилась вся боль, свернувшись беспомощным клубочком хныкала надежда, замерла раненная вера. Любовь умерла, по-глупому простудившись от сквозняка распахнутых дверей доверчивого сердца. Как неосторожно! Паутиной воспоминаний окутало её бездыханное тело. Пылью предательства покрылись огромные хрустально-чистые глаза – нежность, застывшая в предсмертных судорогах. Вороньим крылом её укрыл мрак.
Не мертвый, но уже и не живой. А впрочем, сколько же времени прошло с тех пор, как ты приполз сюда умирать? Но ведь ты всё ещё жив. Еле слышные глухие удары сердца несмело напоминали тебе об этом пусть незначительном, но обстоятельстве. Да, ты ранен. Ранен выстрелом в упор. Но не погиб. Странным образом в твоих жилах всё ещё теплится жизнь. Где-то взывает надежда, наивно надеется вера. На всякой войне не без потерь. Сердце отважный боец, но очень беспечный… Всякий раз забывает, чем рискует. Наивная и впечатлительная душа, на дне которой квартируется страх, порой не выносит таких потерь. Всё для неё впервые, всё для неё боль. Нежность её единственный язык. Она не желает воевать, ей чуждо соперничество. В ней бездна доброты, море любви, горы доверия. Прекрасный ландшафт… прекрасный, но обманчивый. Всё тут весьма эфимерно, дотронешься неосторожно и спугнешь тонкий мираж. Впрочем, на такой высоте, кто думает об опасности?
Страсть, как жерло проснувшегося вулкана, пылает у подножия наивного сердца. Она его истинная владычица, его жестокая госпожа, его нежная возлюбленная. За ней он готов с головой да в омут, а она всякий раз предает его в порыве ветрености. Ей нужен полет, свобода. Она тайно влюблена в ветер. И лишь остыв, устремляется на верную и надежную землю, разочаровано вздохнув, засыпает у него на плече. Он расчёсывает пальцами её золотые волосы, несмело касаясь тончайшей кожи, вдыхает запах её сомкнутых губ. В такие моменты их любовь бесконечна.
И лишь страх, доверительно беседуя с душой, наверняка знает: разомкнет веки неверная пустунья, обжигая своей красотой, стремительно выпорхнет из нежных объятий… её непостоянству их наверняка мало.
Странная это история. И каждый раз ты веришь, что она закончится по-другому. И каждый раз всё повторяется. Алчное постоянство.
Часы с кукушкой пробили 4:00. Пятьдесят четыре минуты твоей смерти увенчались провалом. Права на неё больше не имеешь. Жизнь вновь дала тебе шанс. Проживи его по-новому. Так, как будто нет прошлого, и никогда не было этих томительных минут и серой тишины, и комната никогда не звучала пустотой.
«Лети! – взывало предрассветное небо – Ты прав, потолок был лишним.»
Раздел 1
Глава 1.1
– Ты всегда была другой…
– Не хочу тебя разочаровывать, – деловито заявила Ева, – но я всегда была одинаковой, со дня нашей первой встречи.
– Нет-нет, другой. Не похожей ни на кого в этом мире, да и во всех мирах Вселенной. Не похожей, даже, на себя вчерашнюю. Каждый раз я уходил, а когда возвращался, непременно заставал тебя уже другой. А кто знает, сколько метаморфоз происходило с тобой за время моего отсутствия? Пожалуй, тысячи?
– Но ты никогда не отсутствовал больше трёх дней… Хотя, помнится мне, как-то ты обиделся и ушёл на неделю…
– Целую неделю! – сыронизировал я, но она, увы, не умела читать между строк. – Знаешь, с кем-то другим это было бы семь незначительных дней. Но с тобой… с тобой это была целая вечность.
– Может быть, я просто отвыкла?
– За неделю? Отвыкла? – я хотел убедиться, что правильно её услышал.
– О, что такое неделя? Всего семь дней? Но семь – это три и четыре. Раньше ты уходил только на три дня, а значит, за шесть дней ты мог дважды вернуться. Но когда ты не пришёл и на вторые три дня, я была в недоумении. Всё же, решила отсчитать следующие три, но ты вернулся на четвёртый. Только тогда до меня дошло: тебя не было целую неделю!
– Непростительно!
– Да. А как ещё? Когда ты не в себе – это почти вечность.
О её слова порезался воздух.
Через три дня я вновь пришёл проведать её в клинику. Она была бледна, с неохотой отвечала на вопросы о самочувствии. Её психиатр объяснил, что позавчера опять произошёл приступ, и что пациентка ещё не совсем оправилась после него. Признаться честно, я
