>Когда из меня забрала – меня —
оставила призрак – нас,
обыденно, ловко, едва звеня
брелком… настоящий ас.
Не зря же ты – Ася! Не зря, не зря.
И я неспроста богат…
А после тебя – рассказать нельзя —
насколько возрос оклад.
А после тебя – нет меня, есть мы
на фоне пеньков и рощ,
мы слямзили новый рассвет из тьмы,
мы стырим у ада ночь.
«Твоё молчание дороже пустословья…»
Твоё молчание дороже пустословья.
В нём обозначился источник нужных слов,
заметный мне – и всё… Настольный. Но, позволь, я
хоть поиграю в многогранную любовь.
Потом расскажешь, до чего она серьёзна,
когда земля уже сотрёт мои уста.
Сухая сводка: будет сыро, предморозно.
Я буду спать. Ты будешь, кажется, грустна.
Потом ты тоже будешь спать. На том же месте.
Меня направят по делам в небытие.
Смотри, у кубиков моих – ни гранки мести,
вернусь погожей вешней полночью к тебе.
Да, я хотел бы, чтобы так примерно было.
Большая разница – «хотел бы» и «хочу».
Хочу – тебя – любить, и чтобы ты любила,
причём без разницы – кого… не слышь… почуй.
Мой образ жизни
Мне раньше говорили: мой образ жизни плох.
«Торчишь, бухаешь, куришь, по саунам тусишь».
С цыплёночка на гриле однажды капнул Бог,
шепнул: «Святым не будешь, но пищу освятишь».
Цыплёнок сразу пискнул, с решётки соскочил,
отросшей головёнкой по-детски покачал,
пацифик лапкой тиснул на пламени свечи
и дал по жести звонкой, с подскоком, стрекача.
Но мне опять сказали: мой образ жизни плох.
«Пропал, друзей не помнишь, по вегану чудишь».
На фразе «Ешь, мерзавец!» опять явился Бог,
шепнул: «С тобой Воронеж, а главное – Курмыш».
Я сразу в ритме Цоя сейтана замесил,
сготовил, и бездомным на паперти раздал,
«Съедобно… это соя?» – один меня спросил,
а я муки несдобной оставил у костра.
Но мне опять сказали: мой образ жизни плох.
«Включаешь мецената, когда и сам-то нищ».
С буклетом о Версале открылся тощий Бог,
шепнул: «А ты – что надо», и съехал из Мытищ.
Я сразу следом съехал, поближе к Курмышу,
Воронеж – тоже рулит, но родина – зовёт,
с тех пор не без успеха пейзажики пишу,
ловлю холстами пули, а кровь держу за йод.
И мне опять сказали: мой образ жизни плох,
ни славы, ни почёту, ни щасья на пропой.
Пропитый на вокзале, тропой добрался Бог,
шепнул: «Пошли их к Чёрту» – и одарил тобой.
«Так здорово… Вы празднуете что-то…»
Так здорово… Вы празднуете что-то…
В компании, похоже – всей роднёй.
Семейное классическое фото.
Не пьянка. Не бардак очередной.
Так здорово… Твой Эф – малюет жестом
картину «Эй, к моей не подходи!»
Я скрылся в направлении известном,
но ты-то у меня живёшь в груди…
Так здорово… что я не огорчаюсь
твоей понятной близости к нему,
ревнуют – неким образом отчаясь,
а я тебя надольше обниму.
Так здорово… что мало пошлых мыслей,
и мало, и на слово не грубы.
Подумалось: но как бы вышли – мы с ней?
А сердце снова вытолкнуло «бы».
ParКЕТ
Патриархат… Матриархат… Протри паркет!
С веками пыли накопилось, аж чихнул,
и подскочили разновидности побед,
пылинок сто, легко упав на общий нуль.
«Знай место, женщина!» – я тоже так вопил?
Неслабо, значит, я тогда комплексовал.
Так напугать себя пытается вампир,
сломав клыки, попортив зеркала овал.
«Мужик, ты должен быть таким-то и таким!»
Каким – не помню.
