их рассмешил. Соборное эхо дробило и множило «звон колокольчиков». У нас эту сценку сочли бы кощунственной, – здесь почему-то все улыбались. Живые и мертвые были тут заодно. Мы пришли сюда по ступеням из прошлого. Где-то там, в зазеркалье должна была находиться ступенька в грядущее. Я не успел насладиться видом лепнины, как заметил на люстре висящего хухра и, раздосадованный, стал выпрямляться, а когда, наконец, поднял голову, хухра простыл и след. Однако послышался шум в главном нефе. Спускаясь по лестнице в центральный проход, я снова увидел его: надув щеки и развалившись на троне, хухр чесался под мышками. Люди показывали в его сторону и улыбались. Я погрозил кулаком. Он ответил мне тем же, но сейчас же исчез. Гид, хлопнув в ладоши, скомандовала: «Всё! Всё! Возвращаемся!»
На остывшее место в автобусе возвратился с забавными мыслями. Англия не только страна великих людей, но и знаменитейших приведений. Что если тени всех тут схороненных соберутся однажды вместе, поднатужатся и оторвут собор от земли. То-то будет веселье, когда в кольцах молний и сполохах света под бурную музыку Вагнера, храм воспарит к небесам.
Снаружи возле окна стоял хухр, качал головой, грозил пальчиком. «И не стыдно тебе, старичок?!» – Он читал мои мысли. Надувшись, я отвернулся.
В армии я, можно сказать, занимался фантомами. Это – «моя основная специальность». Я наблюдал на экранах радаров действительность, которую ныне зовут «виртуальной». «Отметка» (след отражения цели), по существу, – тот же призрак. Мистика звучала даже в названии темы диплома: «Теневой метод опознавания в сложной воздушной обстановке». Это было, как теперь говорят, «ноу-хау», и в «Энергетическом институте» я получил высший бал. А потом, мне казалось, об этом забыли. Но лет через десять «метод» использовали на новейших радарах… Автор – товарищ Держава! Это было ужасно давно, в те далекие годы, когда (не поверите) блоки локаторов собирали на радиолампах!
Станция не только была моим делом. В долгих походах она была моим домом. Палаток всегда не хватало. В них было тесно и сыро. Перевернуться на другой бок можно было только всем сразу. Свободную смену размещал я в углах аппаратных машин – за шкафами и агрегатами (дальше от холода, сырости и мошкары), хотя это отнюдь не приветствовалось. Если стояли в резерве, ночью забредало штабное начальство, оставшееся в спальных палатках без раскладушек.
Во второй мировой войне, гитлеровцы даже на фронте, уделяли комфорту внимание. Не любили пальбы по ночам. Считали, что сытый и отдохнувший солдат дерется за десятерых.
У нас считали иначе: «Голодный, не выспавшийся – злее дерется».
4.
Автобус продирался сквозь ливень. Сырую Трафальгарскую площадь сменили улицы Стрэнд (Strand), Флит Стрит (Fleet Street) и другие промокшие городские подробности. Мне не раз еще придется ездить по ним и под ними в тоннелях лондонских снов. В автобусе я продолжал себя чувствовать дома.
На фоне серого неба
