za>Снова музыка воскреснет.
Оживет лесной рояль…
И воскреснет наша песня —
Зачарованная даль.
Дом родной – края лесные.
Путь домой – и свет, и грусть…
Заповедная Россия,
Зачарованная Русь.
Родная сторона
Здесь, как и встарь, – фасады в три окна…
На всех оконцах – ставеньки резные.
А на опушке ягоды лесные.
Еще жива родная сторона.
Над крышами – сиреневый дымок.
У палисада юные березы.
А ранним утром так прозрачны росы…
И небосвод по-прежнему высок.
Еще слышны здесь птичьи голоса.
Еще буренка топчется на взгорье.
И кур крадет из ближнего подворья
из леса забежавшая лиса.
Но сколько здесь уродливых пеньков!
Беспутной жизни множество отметин…
Ручной пилой отрезаны столетья
от нынешних компьютерных годов.
Перевелись и редкие стада.
Стареют и оставшиеся козы.
Разогнаны колхозы и совхозы,
и заплясала в поле лебеда!
Уже подгнили лодки у реки.
В седых сараях притупились косы.
Уже невнятный голос тепловоза
все хуже слышат наши старики.
Не то чтоб нынче бесполезен труд,
а просто здесь крестьянину не светит…
Рванувшие на заработки дети
уже подарков предкам не несут.
Они в недальнем городе живут.
Претит им быт бессмысленный и древний…
Они все точно знают про деревню:
Там не везет!
И внуков не везут.
…Но есть один оставшийся родник
в лесу.
В глуши.
И все ему неймется.
Он, словно сердце слабенькое, бьется,
он к факту вырожденья не привык.
Земля людей оттуда не видна.
Он просто дышит воздухом и волей.
Он хочет к свету вырваться – не боле…
Еще жива родная сторона?
Меж Арбатом и Тверской
Путь земной мой только начат.
Жизнь пока что налегке.
От площадки от Собачьей
жили мы невдалеке.
Двор наш узок был и гулок.
Подворотен волшебство.
Трубниковский переулок —
гавань детства моего.
В той эпохе домуслимовой,
в страшный год тридцать восьмой
возле лавки керосиновой
я стоял на Поварской.
И с наполненным бидончиком
я домой к себе бежал,
в кухню, к примусу с поддончиком,
в свой родной полуподвал.
Рядом был Союз писателей,
тут он был, на Поварской.
И тогда уже не ладили
гении между собой.
Молодые все, да ранние…
Был Корней еще не стар.
И просящий подаяния
чуть подвыпивший Гайдар.
А когда бежал из школы,
как всегда – к себе в подвал,
дядю Степу Михалкова
на углу я повстречал.
И чуть-чуть уже кумекая,
пристрастившийся читать,
прибегал в библиотеку я
с другом книги выбирать.
Мы любуемся обложками.
Постигаем Имена.
Всех путевыми дорожками
нас вела Читай-страна.
После школы были вузы.
Даже два. Театр. Эфир.
Я в юнцах на сцене ТЮЗа
был хорош вполне и мил…
Много ль надо человеку,
что в те годы возникал?
Я свою библиотеку
по крупицам собирал.
С детства рифмой звонкой ранен,
собирал не все подряд.
Блок, Крученых, Северянин
до сих пор в шкафу стоят.
И все чаще в эту пору
те стихи я вспоминал,
что в трамваях, в коридорах
между делом сочинял.
Но
