ноет живот. Ей хочется подвинуться – чуть-чуть, хотя бы на пару сантиметров.
Но удается только поднять глаза.
Мгновение, и ее взгляд останавливается на темной, устрашающе безликой фигуре, угрожающей им оружием. С лицом, скрытым за шерстяной маской и солнечными очками, мужчина похож на инопланетянина. Их разделяют от силы пять метров, однако ее рассудок настолько парализован страхом, что рассмотреть его внешность в деталях не получается. А в голове, в сердце, в глубине души Леа пульсирует единственное желание, единственная цель – вернуться домой… И как можно скорее. Обнять маленького сынишку, защитить его от этого безумного мира. Сказать ему: «Я с тобой! Теперь все будет хорошо!»
Леа цепляется за эту надежду. Ей нужно, нужно отсюда уйти, все это ее не касается, она ничего не видела, ничего не скажет… Еще есть время уйти, пока не стало хуже, ведь ничего еще не случилось – ну, ничего по-настоящему плохого, – и он должен понять, что она не может остаться, это вопрос жизни и…
Молодая женщина в панике. Она оставила сына дома одного! Разве может нормальная мать так поступить – отлучиться из квартиры, оставив без присмотра трехлетнего ребенка? Прикинув, сколько времени у нее ушло, чтобы добраться до магазина, она понимает: DVD-диск с мультиком закончится минут через пятнадцать, ну, может, двадцать. И когда мальчик поймет, что совсем один, что с ним будет?
Леа не может думать ни о чем другом. Приглушенный стон срывается с ее губ. Невозможно остановить поток картинок, мелькающих перед глазами: Эмиль перебегает из комнаты в комнату и зовет маму; и вдруг он понимает, что в квартире никого нет, он остался один; его охватывает ужас; маленькое личико сморщивается от страха и недоумения; по щекам текут слезы; все тело сотрясается от всхлипываний; он вдруг понимает, что мама его бросила – насовсем…
Ледяные тиски сжимаются, сдавливают ей внутренности – до тех пор, пока не остается сил терпеть. Дыхание становится прерывистым, каждый вдох дается с трудом. До конца не осознавая, что делает, Леа привстает, опирается на руку, поднимает голову…
– Лежать! – приказывает Жо и наставляет на нее пистолет. – На пол, дура, или больше никогда не встанешь!
Леа моментально втягивает голову, словно не хочет видеть угрозу, и закрывается судорожно подергивающимися руками.
– Умоляю, мой мальчик остался дома! – заикаясь и всхлипывая, бормочет она в отчаянии. – Он совсем один, и я должна…
– Заткнись!
И этот предупредительный окрик не сулит ничего хорошего. Леа осознает, что коммуникация невозможна. Тот, кто мешает ей вернуться к сыну, – не человек. Это – препятствие. Чудовище без лица. Черная балаклава и очки закрывают его черты, взгляд, душу. А как можно разговаривать с препятствием? Как принудить чудовище прислушаться к голосу рассудка? Как объяснить, если он не способен понять мотивы, которые ею движут? И молодая женщина снова погружается в состояние ступора, балансируя между нервным оживлением и полнейшим отупением. Сын дома совершенно один. И никто не знает, что он там,
