ро приснился странный сон. Он проснулся, позевал немного и сказал жене:
– Мне приснился странный сон. Жена не отвечала.
– Ты слышишь? – спросил он и толкнул ее под бок локтем.
– Ты что, спятил?! – тут же, с места в карьер, рассвирепела жена. – Не видишь, я еще сплю?
– А который час? – спросил он.
– Четыре утра, – сказала жена, зарываясь поглубже в одеяло и тщательно укрывая бок со стороны мужа.
– Нет, серьезно? – сказал он. – Не может быть… Уже совсем светло.
Он нехотя поднял голову с подушки и посмотрел на будильник на старой обшарпанной тумбочке. Часы показывали половину восьмого. Он на всякий случай прислушался – тикают.
– Половина восьмого, – сказал он. – Я так, примерно, и думал. Ну что, рассказывать, или тебе неинтересно?
Жена молчала.
– Просто я стараюсь наладить контакты в семье, – сказал он.
Жена продолжала безмолвствовать.
– Ну, значит, – начал он, – как – будто я в тюрьме нахожусь.
– Туда тебе и дорога, – вдруг произнесла жена. – Может, немного отдохнем от тебя.
– Ну, значит, нас во двор вывели, погулять, – продолжал он, проигнорировав реплику жены. – И там, во дворе, в тюремной стене дырка. И заключенных, то есть, нас, выстроили в длинную-предлинную очередь, и все по – очереди смотрят в эту дырку. Надзиратели следят, чтобы был порядок, чтобы никто не смотрел по второму разу, а начальник тюрьмы стоит тут же и будто лекцию читает, говорит, вот, мол, какое заботливое тюремное начальство: мало того, что поит и кормит вас, недостойных, но даже зрелища всякие показывает – вот эту дырку, например. Все друг за другом смотрят в дырку, головами качают, цокают языками от восхищения, улыбаются мечтательно, отходят. Подходит моя очередь. Я волнуюсь. Заглядываю в дырку, а там – темно, как у негра, ни черта не видно. Дырка, оказывается, не сквозная была. А я-то думал, улицу увижу, прохожих, машины, ну, то, что за тюремными стенами… – он вздохнул.
– Ну и балбес ты, Маёшка, – сказала жена будничным, совсем не сонным голосом.
– Почему? – поинтересовался он. – Почему сразу – балбес?
– Потому что, вечно с тобой такое происходит. Для всех дырка сквозная, только для тебя – нет.
Маёшка немного помолчал, потом сказал:
– Кто ее знает, может там никто ничего не видел?
Жена заерзала, дернула плечом.
– Как же, – сказала она.
– Почему ты со мной так разговариваешь? – спросил он, немного помолчав.
– Просто я стараюсь разговаривать на посторонние темы, – ответила жена. – Поддерживаю, так сказать, светский разговор в салоне. Чтобы не говорить о главном.
– Ладно, не начинай, – сказал он. – Не порть утра. Он поднялся, накинул халат.
– Сколько раз говорил – зашей эту прореху в халате, – проворчал он. – Каждый раз рукой туда попадаю.
Жена промолчала. Он вышел из комнаты, умываться пошел.
Она, не открывая глаз, вдруг тихо заплакала. Слезы стекали теплыми каплями на подушку и там растворялись в белом, ненасытном лоне прожорливой подушки, пожирательницы слез. Она всхлипнула и вытерла глаза ладонью, так и не раскрыв их ни разу. Он вернулся через пять минут, и она по шороху одежды поняла, что он уже одет и готовится выходить.
– Не забудь булочек взять для Фирамиды До, – сказала она с закрытыми глазами. – Ты можешь купить булочки?
– Могу, – оказал он, заправляя рубашку в брюки. – Фирамида До моя дочь. Четыре года.
– Ты не лучше, – сказала жена. – Маёшка.
– Это оправдано, – сказал он.
– Знаю, знаю, – проворчала жена. – У тебя все оправдано.
– Фирамида До, – проговорил он, прислушиваясь к звукам.
Хорошее имя и фамилия.
– Ребенок так хочет, – сказала жена. – Сам знаешь – ненадолго.
Он подошел к окну, застегивая рубашку. Посмотрел на улицу.
– Дождь, – сказал он. – Сегодня что, воскресенье?
– Можно подумать, для тебя это имеет значение, – сказала жена.
– Представь себе, имеет.
Она обернулась к нему, стоящему у окна, поглядела на его спину, Па напряженный поворот головы, будто за окном он увидел нечто необычное. Просто дождь, – подумала она, – что он там высматривает?
Пришлепала из своей комнаты дочь, распахнула их дверь и сказала:
– Фирамида
