воду, потрогал её рукой. Он водил ладонью по поверхности воды, что-то ласково нашёптывая. Он беседовал с рекой, а та ластилась к нему, подобно истосковавшемуся по хозяйской ласке ручному зверю. Колос тоже вошёл в воду, потянул губами холодноватую влагу, фыркнул, тряхнул головой, надеясь, что звон сбруи привлечёт внимание хозяина. Но Твердята и думать забыл о коне. Купец всматривался вдаль, туда, где по-за гладью днепровских вод возвышался поросшими лесом обрывами правый берег. Левее, в том месте, где в Днепр вливался ленивый Трубеж, поскрипывали, терлись бортами о пристань речные суда.
– Эх, оседлать бы тебя, Днепрушко! – сойти на корабликах до порогов, а там…
Купец снова тяжело вздохнул и обратился к коню:
– Теперь и ты увидел Днепр, Колосушка? Как тебе, по нраву ли река? Станешь ли купаться?
Конь стоял неподвижно, опустив голову. Его золотая грива струилась по поверхности воды, привлекая мелкую рыбёшку.
Твердята присел на бережку. Он долго смотрел, как качаются на пологой волне корабельные мачты. Точно такие корабли швартовались на нешироком Трубеже, прямо под стенами Переславля. Их поднимали вверх по речке, швартовали у небольшой пристани. Крутые борта лодок перегораживали собой русло. Не обуваясь, заткнув сапоги в перемётную суму, новгородец взобрался в седло, и Колос, благодарно покивав своему всаднику, зашагал в сторону городских стен. Эх, неосторожными казались Твердяте переславльцы, беспечными, сонными! Согнали суда в кучу под городские стены. Что станет, если один из кораблей загорится по неосторожности ли, по злому ли умыслу врагов? Даже стражи не выставили, эх! Сам-то Переславль ладно выстроен на высоком холме при слиянии двух речек. Над крепостными стенами возвышаются шпили колоколен. Частокол снаружи обведен глубоким рвом. Склоны холма между рвом и речкой усыпаны соломенными крышами посада. Проезжая мимо, Твердята узрел и городскую суету, и многолюдство, и видимую надёжность – даже переславльский посад был обведен невысоким частоколом. Вход за стену охранялся стражей. И всё же, всё же… Не хотелось Твердяте ночевать за городскими стенами. Чем-то напоминал ему Переславль соломенное пугало, чучело огородное, вороватыми птицами засиженное, ненадежное.
– Не станем заходить в городок, Колосушка, – проговорил Твердята. – Станем табором под стенами.
Колос снова покивал головой, дескать, согласен с тобой хозяин. Воля куда как надёжней!
Наконец Твердяте вздумалось поближе посмотреть на ладьи. Он снова спешился, прошёл босиком по сухой, колкой травке. Днепровский берег казался совершенно безлюдным. Даже ветер не играл ветвями высоких сосен, даже птица не вспархивала, не пискнул суслик. Твердята ступил на дощатую пристань. Внизу, под досками настила плескалась вода. Вокруг было пусто и тихо. Корабельщики то ли спали, то ли все ушли в Переславль, не оставив дозорных. Облака на севере вздымались утёсами. Между ними пробегали оранжевые сполохи зарниц. На пристань явился
