у.
– Не передергивай, – мне погрозили пальцем, мне дали понять, что я не прав, и поднесли огня. – Я про самочувствие. А если бы «скорая» не успела? А если бы дежурный врач был пьян?
– Так он и был пьян, – сообщил Азову я, с наслаждением затягиваясь сигаретой. – Мне Шелестова рассказывала. При этом даже в таком состоянии он все сделал так, как надо. Нет, какие у нас на Руси люди талантливые есть! Если ей верить, то этот эскулап все мои кишки в таз вывалил, перед тем оттуда что-то выплеснув, вроде как сгущенку с вареньем. Он до того, как меня привезли, в это дело батон нарезной макал и его, стало быть, кушал. Ужинал, стало быть. Так вот – промыл он требуху мою, обратно в живот мне её засунул и цыганской иглой все это дело зашил.
– Врет, – заверил меня Азов. – Кого ты слушаешь? Нет, в дремучие времена так и поступали, но сейчас, при нынешнем состоянии медицины даже в провинции… Врет. Но ты всё равно ей спасибо скажи. Пока все орали, махали руками и хлопали глазами, она хоть что-то делала. Если быть более точным – охрану позвала, а те уже тебя подхватили и сюда привезли.
Ну, в принципе, да – так все и было, правда, сам я этого не помнил совершенно. После третьего приступа боли меня так скрутило, что я сознание потерял, потому все происходящее знал только из устных рассказов очевидцев.
Наиболее толковым оказался рассказ Жилина, он был лишен эмоциональных воплей Вики: «А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а! Я думала, что уже все! А-а-а-а-а-а-а!», флегматичности Петровича: «Надо же, ты все-таки не помер» и парадоксальности Шелестовой: «На руках своих, вот этих вот, пять километров вас тащила по шоссе, пока попутную полуторку не поймала. Каблуки – сломала, два ногтя – сломала. Неужели мне за все это не полагается три оплачиваемых выходных дня?».
Так вот – судя по тому, что мне рассказал Сергей, все было не так уж и жутко, хотя и наводило на те мысли, которые он сразу же высказал вслух.
Я повалился на снег, сипя и выкатывая глаза, причем еще и с пеной на губах. Он, понятное дело, подумал, что это яд. Нет, не посмотри он накануне полсезона сериала про Борджиа, может, оно бы и обошлось. Но тут одно наложилось на другое, и Жилин заорал:
– Яд! Это яд! «Скорую»! И воды, ему надо воды!
Собственно, это было последним, что я помнил, после этого мне совсем заплохело и мое сознание милосердно отключилось. Азов был прав – не обратил я внимания на признаки того, что все неладно, а точнее на то, что у меня живот с завидной периодичностью и увеличивающейся интенсивностью побаливал в последние дни.
А события развивались дальше.
Увидев, что меня выгнуло дугой, а после я и вовсе затих, Вика впала в панику, совмещенную с истерикой. Она начала бить меня по лицу и орать что-то вроде:
– Не имеешь права! Как ты можешь так со мной поступать!
Остальные члены редакции тоже были в шоке, но никто ничего не делал. И совсем уж оторопели подруги Шелестовой, ранее упомянутые ей Лера Волкова и Наташка, дамы симпатичные, раскованные и незамужние. Они ждали веселья, танцев и флирта разной степени тяжести, а вместо этого получили человека, который валяется на снегу и вроде как помирает.
Кстати – вот чьи голоса я слышал перед тем, как отключиться. Я, помню, еще удивился – кто это?
Вот и вышло, что реально среагировали только двое – Серега, который пару раз мощно мне пробил в грудную клетку, чтобы завести сердце, которое и без него не думало останавливаться, и Шелестова, которая своевременно побежала за охраной.
Охранники тоже не поняли в чем дело, подумали, как и Жилин, что это яд, подхватили меня на руки и отвезли в ближайшую больницу, где дежурный хирург, осмотрев меня, сказал им:
– Какой в п…у яд? Перитонит у него. Сдается мне, из-за перфорации аппендикса или дивертикула, но это вскрытие покажет. А ну, валите все в коридор. Лена, операционную готовь. Может, повезет ему еще, может, не потеряно время.
Время оказалось не потеряно, и я выжил, при этом даже не натерпевшись страха, поскольку из обморока я плавно перешел в анестетический сон, и в результате осознал себя в этом мире только к вечеру следующего дня.
Нет, был еще всплеск сознания, в котором кто-то спрашивал меня: «Слышишь? Слышишь? Сколько пальцев?», и я ему даже что-то отвечал, но уверенности в том, что это случилось на самом деле, у меня не было.
Пробуждение оказалось очень неприятным. Болело все, а особенно низ живота, глаза смотрели в белый потолок, хотелось пить, кружилась голова, да еще и рядом кто-то то ли храпел, то ли хрипел, причем, судя по всему, не во сне, а покидая этот мир.
И рядом никого, кто бы объяснил – что вообще происходит?
– Люди, – просипел я. – Человеки. Есть тут кто?
– Есть, – подтвердил грудной женский голос, и в поле моего зрения показалось лицо немолодой, но очень миловидной женщины, одетой
