странам, я всегда вспоминаю «Гранд-отель» Приштины.
Проблема заключалась в том, что в конце 1960-х и в 1970-е гг. Тито и израильтяне мыслили схожим образом. Но Тито, будучи марксистом-ленинцем, действовал в более крупном и более сумасбродном масштабе. И те и другие считали, что, если ты что-то сделаешь для людей, они перестанут тебя ненавидеть. На Западном берегу Иордана израильтяне строили систему водоснабжения, прокладывали электролинии, создавали систему здравоохранения. Это повышало качество жизни и разжигало массовые волнения, подогреваемые демографической ситуацией и высокими ожиданиями. Разумеется, я чрезмерно упрощаю. Было множество различий между палестинской и албанской интифадами; но были и схожие черты, и знание одной помогало мне разобраться в другой. Ознакомившись с «Гранд-отелем», первый день в Приштине я провел, гуляя по улицам и изучая все остальное, что сделали Тито и его наследники для того, чтобы албанцы перестали ненавидеть сербов.
Выше на холме, над «Гранд-отелем», расположено здание библиотеки Приштинского университета, отделанное разноцветными мраморными плитами. Довольно дерзкое по замыслу сооружение, вызывающее одновременно ассоциации с пустыней и космической эрой, которое скорее можно увидеть на всемирной выставке или в университетском кампусе американского юго-запада. Библиотека располагается посреди огромного пустыря, усеянного битым стеклом и различным мусором. Пейзаж оживляют несколько коз и цыганских детей. Проходя по бурой земле мимо попрошайничающих цыганят, я сообразил, что единственный цвет, которого не встретить в Приштине, – зеленый.
За «Гранд-отелем» возвышается похожая на купол собора крыша футбольного стадиона и спортивного комплекса. А напротив спорткомплекса, словно чудовищный кожный нарост, – блочный многоквартирный дом с провисшими бельевыми веревками, к которому тоже прилепились базарные ларьки. Стрелки выхода со стадиона ведут на рынок – поле боя, усеянное горами мусора и перевернутыми и разбитыми скамейками. Я стоял там вместе с небольшой группой югославских журналистов и подразделением федеральной милиции. На милиционерах, набираемых преимущественно в Сербии, была сине-серая униформа и синие шлемы с металлопластиковыми забралами. Все были с автоматами. Неподалеку стояла бронемашина с работающим мотором, посреди улицы стратегически важное место занимал автомобиль с водометом. Футбольный матч только что завершился. Мы все ждали, когда со стадиона повалят толпы молодых албанцев.
На самом деле мы ждали очередного бунта, которые уже не один год происходили в Приштине. Если бы мир в 1980-х гг. уделял больше внимания этим бессмысленным бунтам, он был бы меньше удивлен той жестокостью, с которой сербы, доведенные до отчаяния неразрешимой дилеммой отношений с албанцами, обрушились позже на беспомощных хорватов и боснийских мусульман.
В конце XVIII столетия Эдвард Гиббон, глядя из Англии, охарактеризовал
