йн кривки
– Война… Война всегда начинается с малого… Например, поводом для начала Первой Мировой войны послужило убийство эрцгерцога Франца Фердинанда сербским националистом в 1914 году. Представляешь? Один человек определил ход мировой истории одним нажатием на спусковой крючок. Несколько граммов свинца положили начало боевым действиям, унёсшим жизни в общей сложности одиннадцати с половиной миллионов мирных жителей и десяти миллионов солдат. Одна искра порождает пожар, который позже охватывает всю планету, раскаляя её, прожигая, как лист бумаги… Понимаешь, о чём я?
Я понимаю, о чём он. Хорошо понимаю. В стрессовой ситуации мозг работает быстрее. Я лишь краем уха улавливаю его слова, но понимаю о чём он, хотя и думаю сейчас не об этом. Думаю о том, что произойдёт через несколько секунд после того, как этот араб, маячащий у меня перед глазами, заткнётся. Я бы и сам заткнул его, если бы мои руки не были примотаны клейкой лентой к подлокотникам старого деревянного кресла. В этой небольшой тёмной комнате, в которой из интерьера только старый диван у дальней стены, небольшой прямоугольный ковёр на полу и это кресло, кроме нас находятся ещё двое. Один у меня за спиной, второй у двери, на входе. Тот, что около меня, в солнцезащитных очках, небритый, короткостриженый, на правом виске небольшой шрам от ожога. Тот, что у двери – лысый тяжеловес, с бородой почти до груди. Оба одеты в чёрные свитера, в серые камуфляжные штаны и в берцы. Оба вооружены. У араба оружия нет, он тут главный, задача остальных – его защищать. Лицо араба мне знакомо – видел его на фотографиях, лица остальных вижу впервые. На диване лежит серебристый кейс, к его ручке пристёгнуты наручники.
Я напуган. Да, мне страшно. Я слегка ёрзаю в кресле, рефлекторно шевелю кистями рук, как бы пытаясь освободиться. Я понимаю, что не выберусь. Глупо надеяться на спасение, но не надеяться было бы ещё глупее. Да, в этот раз я попался. Это может произойти с каждым, но почему сегодня это произошло именно со мной? Чёртов кейс. В мыслях прокручиваю последние несколько минут до того, как меня приклеили к этому креслу, как школьника, над которым все смеются, к стулу. Несколько минут назад я сидел в местной забегаловке и пил кофе. Я понятия не имел, что этот кофе – мой последний кофе в жизни.
– Секунда времени может решить ход мировой истории, определить судьбы целых держав, – продолжает араб.
Вот именно, чёрт возьми, секунда. Сейчас тоже всё решают секунды. Когда арабу надоест разглагольствовать, он прикажет тому, что стоит у меня за спиной, пристрелить меня. От напряжения у меня сводит всё тело. Запах в этой комнате затхлый, душно, в лучах оранжевого света, прорывающегося сквозь жалюзи на окнах, медленно кружится серая пыль. Мне трудно дышать. В комнате мрачно, с каждым вдохом я чувствую, как часть пыли оседает у меня в горле, отчего я чувствую лёгкое покалывание, ещё часть оседает в моих лёгких. Мысли ураганом прокручиваются у меня в голове. Я чувствую, как лицо начинает потеть. Я поглядываю на кейс, лежащий на диване.
– Для многих мировых лидеров война – это как игра в шахматы. Или в нарды. Называй, как хочешь. Главное здесь – стратегия. Верная стратегия – залог успеха. – Араб подходит ко мне, наклоняется так близко, что я чувствую запах его парфюма. На его лице лёгкая улыбка. Он смотрит мне в глаза, я тут же отвожу взгляд вниз, немного отворачиваясь от него. – А кто ты в этой игре? – спрашивает он, не отводя глаз. У меня не хватает сил что-то ответить ему. От страха я выдавливаю из себя лишь тяжёлое дыхание.
– Ты никогда не задумывался о том, кто на самом деле те, что послали тебя сюда? – С его губ не сходит эта улыбка, которая создаёт ещё больше напряжения. – Заметь, я даже не спрашиваю о том, кто тебя прислал сюда, мне это не столь важно, я и так это знаю. – Я снова поглядываю на кейс. – Я лишь пытаюсь донести до тебя суть некоторых вещей, о которых ты вряд ли задумывался. – Я захлёбываюсь в собственном страхе. Этот ублюдок нарочно тянет время? Хотя тот запас времени, что у меня остался, едва ли вообще можно назвать «временем». Араб продолжает на меня пялиться. Его карие глаза сверлят меня. Его силуэт навис надо мной. Чего он ждёт?
– Тебе страшно, я знаю, но ничего не поделаешь. Тебе и так это ясно, ты уже всё понял. – Эти слова звучат для меня как приговор. От них по всему моему телу пробегает жар. Это адреналин. Как будто меня кинули в ванну с кипятком. Араб резким движением правой руки касается наушника, от которого отходит чёрный, закручивающийся спиралью и уходящий куда-то под воротник его рубашки провод. – Да, – отчётливо произносит араб, не отводя от моих глаз своего взгляда, – понял. – Не поворачивая головы, араб поднимает глаза на того бойца, что стоит позади меня. – Фургон на месте, пора. – Араб снова смотрит на меня.
– Что ж, пора прощаться. – Лёгкая улыбка на его лице сменилось каким-то выражением сожаления. Он ещё пару секунд смотрит на меня. Я обливаюсь потом, тяжело дышу, понимаю, что это конец. Я начинаю щуриться, как будто меня пронзает острая боль. Араб немного нахмуривается. У меня такое лицо, как будто я вот-вот заплачу, но слёз нет. Араб понимает, что что-то
