которая в первую ночь на корабле переросла в горячие любовные ласки в его, Галвина, маленькой каюте.
– Сама подумай, что ты будешь делать на гражданке? – непонимающе спросил Громмард.
– Глупый мужчина. У женщин свои заботы. Выйти замуж, родить детей. Когда мне этим заниматься? Когда стану беззубой старухой? Мое время уходит. Как считаешь, получится из меня хорошая жена? А, Галвин?
Она спросила это каким-то совсем другим голосом. Гном повернулся и встретил ее взор. Задумчивый, оценивающий, настолько глубокий, что казалось – Эйра заглядывает в будущее. Под ним Громмард смешался и заерзал:
– Не знаю. Проклятье! Да, конечно, да! Из тебя получится самая лучшая на свете подруга, Эйра. Только… Тебе нужен кто-то хозяйственный, домовитый. Такой степенный дядька, которого ты станешь уважать и слушаться.
Мелодичный смех Торкин зазвучал в его каюте переливами серебряных колокольчиков.
– Хочешь поставить в тупик мужчину – заговори с ним об ответственности, – в ее голосе промелькнули нотки разочарования. – И грозный лев сразу превратится в меленькую ящерку, которая пытается спрятаться между камнями. Я пошутила, Галвин. Не обращай внимания.
Гном вдруг почувствовал себя последним болваном и забеспокоился, что обидел девушку.
– Когда ты совсем не думаешь о будущем, от таких вопросов бросает в дрожь. Даже если их задает первая красавица армии. Такая, как ты, – мечта любого из мужчин. Сильная, смелая. Настоящая.
– Первая красотка армии… Какой-то сомнительный комплимент. Ладно, расслабься, мой герой. Просто от событий последних дней все перепуталось в голове. Что будет дальше? И потом – у меня странное чувство, Галвин. Мы бросили своих на произвол судьбы. Да, я знаю, что так было договорено и что у Шенка вырван из рук карающий меч завоевателя. Но все равно мне гадко и тоскливо на душе. Это не предательство и предательство одновременно. Иногда я думаю, что лучше было бы погибнуть там, на наших родных берегах. И вместе с тем я, стыдно признать, чувствую облегчение… Это как… Помнишь Хартумское сражение?
– Конечно.
– Нас едва не смяли тролли. Ими тогда командовал Керруш. А привидения навалились на фланг моего полка. Мы отбивались, как могли, а потом один из латников Керруша своим мечом едва не сделал из меня две половинки, – Эйра распахнула одеяло.
Галвин сглотнул. Ему тягостно было видеть, как на молочно-белой коже Эйры, под бесстыдно налитой грудью, обнажился серый жгут зарубцевавшейся раны. Что-то ужасно неестественное было в этом. Изящная женская красота, гибкость и сила, а по соседству – след страшного удара. Словно сама смерть схватила ее своей костлявой лапой, а потом, не справившись в борьбе с этим полным жизни и способным порождать жизнь телом, она отпрянула, но оставила на нем свой отпечаток. Эйра с лукавой улыбкой следила за выражением его лица и не торопилась прикрываться.
