Самогон крови (1919). Максимилиан Александрович Волошин

      В языческом мире в таинствах дионисических оргий кровь человеческих жертвоприношений была превращена в вино. Её лечили вином и пляской в таинствах дионисических оргий.

      Кровожадность стала хмелем, убийство – трагедией.

      В христианском таинстве вино превращается в кровь. То, что в языческом мире было хмелем, становится приобщением тела и крови Христовой.

      Начало войны в России было ознаменовано запрещением употребления вина: государство замкнуло родники того хмеля, которым кровожадность претворяется в трагедию. И тогда пролились реки крови.

      Первым действием революции была отмена смертной казни: тогда реки крови превратились в океаны.

      Монополия вина выгодна для государства. Оно вольно устанавливать её или отменять. Но когда государство запрещает употребление вина, оно прекращает действие тех языческих мистерий, которые в христианском мире продолжают свое древнее претворение крови в вино.

      И кровь, не претворенная в вино, хлещет потоками.

      Пример – мусульманство запрещающее употребление вина ‹и› возводящее пролитие крови неверных в религиозный догмат.

      Но есть монополии, от которых государство не имеет права отказываться, потому что они составляют основу его бытия и смысл его существования.

      Первая из них – это монополия пролития крови. Государство говорит: никто не имеет права проливать кровь, помимо меня. И тогда прекращается война всех против всех и возникает возможность мирного развития общества.

      У президента республики – символического фантома державного средоточия – не отнимается только одна прерогатива царства: право неутверждения смертного приговора; отнять ее – это вынуть ось из колеса, без нее государство теряет основную точку своего приложения.