не заслужил. Сижу, читаю дальше. Выписки не делаю. Во-первых, память ещё хорошая, а во-вторых, старшина наш, поганец этакий, устроил настоящую охоту за какими-либо бумагами в наших прикроватных тумбочках. Поэтому всё своё хозяйство приходится носить в нагрудных карманах, а туда, сами понимаете, много не влезет. Сидим так минут пять, а может быть и десять. Он листает, и я листаю. Он чуть почаще листает, а я чуть пореже. Ведь мне запоминать надо, а не просто так просматривать.
– Как, интересно? – с некоторым удивлением спрашивает через некоторое время лейтенант, слегка поворачиваясь в мою сторону.
– Так точно! – уклоняюсь я от «задушевного» разговора.
Ответ для армии стандартный. Каждый получивший его, должен сразу сообразить, что как-либо развёрнуто, на его немудрёный вопрос, отвечать не хотят.
– А у меня не очень, – откладывает он журнал в сторону, и я замечаю, что это правдинский «Огонёк».
– Ничего странного, – отвечаю, – эти (кивок в сторону журнала) ведь пишут только то, что разрешено. А эти (кивок в сторону справочника) то, что нужно и интересно!
– Зачем же это тебе нужно?
Удивление его вполне искренне и я столь же искренне и отвечаю: – Для работы, конечно. Для чего же ещё?
– Здесь у тебя вроде служба проходит, а не работа, – уточняет он.
– Это в роте служба, – парирую я. А на «горке» – работа. (КП наш стоит среди небольших холмов, потому мы его иногда называем между собой «горкой»). Служба мне глубоко безразлична, а вот работа нет.
– Точки над «i» я расставил, теперь посмотрим, как он на это заявление отреагирует. Если передо мной классический «сапог», то начнёт недовольно сопеть, а если он из другого ведомства, то реакция его будет иная.
– Не ты ли тот Косарев, который подал докладную записку по поводу скрытого перегона ударного бомбардировочного авиакрыла? – мгновенно меняет он тему разговора.
– Моя фамилия действительно Косарев, – киваю я с некоторым удивлением, – но всё что касается боевой работы, (я выделяю это слово голосом), – может обсуждаться только на КП в присутствии как минимум начальника смены.
Смотрю на часы. Долго, демонстративно. До вечерней переклички (вот ещё тоже одно бесспорное доказательство тотального недоверия армейской верхушки к насильно загнанной в армию солдатской массе) остаётся всего пятнадцать минут.
– Извините, – поднимаюсь я из-за стола, – но… пора на службу.
Лейтенант молча кивает, словно соглашаясь. Сдаю справочник и бегом к выходу. Мимо автопарка. Мимо стадиона. По плацу. Вот видна и вторая рота. Бегу, естественно, лишь по утоптанным тропинкам, глубина которых иной раз превышает рост человека (так много вываливает за зиму снега). Сразу вспоминается эпизод, произошедший со мной в прошлом году. Хотя я ещё и учился в армейской школе, но присяга была
