молчал, изобразив на лице внимание. И тогда Илларион Варсанофьеивч продолжал:
– Ведь ничего достоверного. Ничегошеньки. Все основано на смутных субъективных ощущениях. На очень смутных. Вы согласны со мной?
Аскольд мотнул головой – согласен.
Кавалергардова это не удовлетворило, и он спросил еще прямее:
– Вы скажите все же, согласны?
– Согласен, согласен, – искренне заверил Чайников.
– Вот я и говорю, нет никакой объективности. Не на что, в сущности, твердо опереться. – Теперь Илларион Варсанофьевич решил изложить все предельно ясно. – Вы можете сказать, кто в нашей литературе истинный талант, а кто так себе? Кто по заслугам пользуется благами и славой, а кто непомерно раздут? На деле и доброго слова не заслуживает?
– Ну кто же это может сказать, кому наверняка известно? – простодушно поддержал шефа Аскольд.
– Вот я и говорю. А знать нужно бы. Даже очень важно знать подобные вещи.
– А не все ли равно, Илларион Варсанофьевич, – легкомысленно отмахнулся было Чайников.
– Ну нет, дорогуша. Нет и нет. Неужели справедливость тебе не дорога, неужели она так-таки ничего уже и не значит?
Кавалергардов заговорил о справедливости?! Это даже простодушного Чайникова несколько удивило и чуть-чуть покоробило. Но, не желая перечить шефу, он заверил:
– Я всегда за справедливость. Всей душой.
– Вот и ладненько, дорогуша. А теперь позвольте спросить, какая она, справедливость, видим ли мы ее, отличаем ли, ежели мы слепы хуже котят новорожденных?
Аскольд насторожился, силясь понять, к чему клонит Кавалергардов.
– То есть? – вырвалось у него.
– Следите за моей мыслью. Расшаркиваемся черт-те перед кем, щедро печатаем, числим в активе «Восхода» тех, чьи имена лет через десять, может быть, и чертополоха не удобрят.
– А и верно, – согласился, прозревая, Чайников.
– Вот и я говорю, – радушно облапил собеседника Кавалергардов. – А что если, дорогой вы мой, кой-кого пропустить через нашу машину? Испытание такое устроить, а?
Аскольд остолбенел от этого и протрезвел в ту же минуту. Глаза его расширились от удивления, он хлопнул себя по темени и захохотал во все горло.
– А ведь мысль! Это-т-то мысль!! – Чайников видел в этом некую забаву, нечто вроде шутливого розыгрыша.
– Списочек такой составить и потихоньку день за днем, не торопясь, торопиться совсем необязательно, в машину, в машину. Ведь машина принимает не один машинописный, а и печатный текст?
– Ей все едино.
– Вот и хорошо. Куда как хорошо. – Кавалергардов обволакивал словами собеседника, баюкал и гипнотизировал, вовлекая в свой замысел, который лишь с виду был безобиден. Чайников легко поддавался гипнозу, ничто в нем не сопротивлялось, не протестовало.
– Вместе и списочек составим…
– Какой списочек? –
