явлениями, немедленно проинформируйте меня лично. – Он выплеснул свою мысль, посмотрел на мою реакцию и добавил как-то по-семейному: – Будут вопросы, заходите, не стесняйтесь.
Наши глаза встретились, информация прошла по видеоканалу. После завершения передачи, он переключился на другие дела. Прозвучала дежурная фраза, находящаяся за рамками его размышлений:
– Вы свободны, следуйте в расположение роты.
За все время я не проронил ни слова. В конце разговора сказал:
– Есть, – и вышел из кабинета.
6
Спустя полгода мы вернулись в Ленинград. Родители мыкались по съемным площадям. Моя жизнь обрела спокойный ритм при погружении в семейный уют бабушки Доры и дедушки Вани. Коммуналка, занимавшая первый этаж особняка на углу Литейного и Петра Лаврова, являла парадоксальную несовместимость венецианских окон, мраморных подоконников, лифта красного дерева – и убогой обстановки комнат и мест общего пользования. У нас в комнате стояли кровать, диван, круглый стол, комод, трюмо и китайская ширма, которая отделяла мое спальное место от крошечного телевизора с огромной линзой, «повышавшей качество изображения». Пытаясь перехитрить Дору, перед сном я тщательно устанавливал ширму, совмещая просветы между панелями с расположением телевизора, но сыскной опыт бабушки всегда приводил к провалу моих операций.
В довершение всего меня принялись откармливать. Выход, казалось, нашелся: круглый стол имел внутренние полости и оказался отличным складом для котлет. Но вскоре запах меня выдал, и умело направляемая бабушкой швабра неоднократно вошла в контакт с различными частями моего тела. Вошедший дедушка, будучи сотрудником НКВД, после недолгого увещевания меня и бабушки, достал револьвер, и сразу наступил мир. У него не было сына, а две дочери, одна из которых моя мама, не дали реализовать мужские чувства. Его любовь всегда была со мной.
В одной из комнат жила девочка, имени которой я уже не помню, но ее присутствие в моей памяти сохранилось как первое ощущение неизвестности на пути познания. Был банный день. В комнату вошел Иван Павлович. Дед и в старости отличался военной выправкой и приковывал женские взоры. Розовые щеки и сеточка, сдерживающая непослушные седые пряди, сигнализировали, что пришла моя очередь мыться.
Дрова мирно потрескивали, ванная комната исходила теплом и паром. Неожиданно дверь открылась. Почему она вошла? Зачем я предложил ей раздеться и разделся сам? Она стояла у двери, безмолвно шевеля губами, вспышки пламени отражались на ее теле и гасли, теплый воздух рвался вверх, раскачивая волосы. Медленно приближаясь, уткнулся лбом в дверь. Пространство, разделявшее нас, не смогло препятствовать тонким струйкам воздуха, разлетевшимся по всему телу. На фоне обжигающего жара печи, тепло, возникшее от прикосновения детских тел, было ласковым. Тревога и страх выбрались из глубин сознания и нависли карающим мечом над неосознанным стремлением к древу
