target="_blank" rel="nofollow" href="#n_276" type="note">[276]. И это все за то, что мы так нежно и с любовью относились к тебе во время твоей болезни в Ялте и страдали, когда ты была больна в Москве!!
Что нам делать – не сотрешь же себя с лица земли!
Жить надо, и брата жаль. Я тебе скажу откровенно, что мне теперь совершенно было бы достаточно только слышать про брата, что он счастлив и здоров, и изредка видеть его. Хороши же у тебя понятия о близких твоего мужа! Впрочем, наплевать, я уверена в том, что рано или поздно правда выйдет наружу и будет ясно, как я относилась к тебе. Теперь же надо только подумать о своей жизни – как-то страшно будет и непривычно жить среди людей, котор. тебя мало знают и к тому же считают врагом… Ну вот и все. Ты любишь отчитывать людей и, вероятно, просто меня отчитала, я же говорю тебе сущую правду. Будь здорова и знай, что я никогда не желала тебе зла и не желаю – уже потому даже, что ты жена моего брата Антона, котор. я желаю полнейшего счастья.
Еще раз будь здорова, целую тебя. Маша
Год по содержанию.
17. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
24-ое августа [1902 г. Любимовка – Ялта]
Я не знаю теперь, как тебе писать, милая Маша. Мне очень не хочется, чтоб ты опять показала мое письмо Антону[277]. Наша переписка не такова, чтоб кому-либо ее показывать. У меня точно что-то в душе треснуло, когда я узнала. Зачем Антона впутывать в наши отношения?
Ты, такая чуткая, и сделала это. Для чего это?
Пишу не для того, чтоб оправдаться, а только объяснить хоть немного, если ты захочешь меня понять. За последнее время, насколько здоровеет мое тело, настолько слабею я духом. Это не хандра, не настроение. Отъезд Антона был для меня в полном смысле слова – ужасен[278]. Мне безумно трудно было расстаться с ним, и до сих пор я хожу как потерянная. Осталась здесь не дома, одинока совершенно, среди людей, кот. относятся ко мне очень хорошо, но все-таки не близки мне. От праздной жизни, от ничегонеделания я все хожу и думаю и думаю… На людях быть мне трудно, у меня делается тяжелое нервное напряжение, и я все стараюсь вспомнить, какая я была раньше, до болезни. Здесь мне очень трудно жить теперь.
Я очень хотела ехать с Антоном, но он настойчиво не брал меня из боязни, что я опять захвораю. Его отъезду я не противилась, раз он хотел навестить вас. Сначала не хотела тебе писать, но потом почему-то решилась. Что писала – толком не помню, писала в слезах. Знаю, что высказала, как мне было больно слышать от многих, что Антона ждут в Ялте. Но как тебе пришла мысль, что я обижаюсь на то, что будто Антона приглашают, как ты выражаешься, а меня нет? Как ты, Маша, могла придумать такую штуку? Или я неясно выразилась? Мне было больно оттого, что этим упорным ожиданием как бы выражалось нежелание того, что Антон в Москве, в пыли, что он волнуется, конечно, возле меня, больной. А этого всего ему следует избегать. Я и сама это отлично знаю и много нравственно страдала от этого и в Ялте, и в Москве. Мое возвращение к жизни оба раза было ужасно, ужасно. Ты при мне не была и не видала этой полосы. Я сильно поседела, а теперь и душой постарела. Я, конечно, не должна была
17 августа А.П. прояснил ситуацию: «Сегодня мне дали прочесть твое письмо, я прочел и почувствовал немалое смущение. За что ты обругала Машу? Клянусь тебе честным словом, что если мать и Маша приглашали меня домой в Ялту, то не одного, а с тобой вместе. Твое письмо очень и очень несправедливо, но что написано пером, того не вырубишь топором, Бог с ним совсем. Повторяю опять: честным словом клянусь, что мать и Маша приглашали и тебя и меня – и ни разу меня одного, что они к тебе относились всегда тепло и сердечно».
14 августа О.Л. писала мужу: «Вот тебя и нет со мной, мой дорогой! Кажется, я ведь давно знала, что ты уедешь, и все-таки вышло совершенно неожиданно. И мне тяжело. Мучительно тяжело было расстаться с тобой. Точно все сразу вымерло, кругом. Посидела на крылечке у мамани. Пошла домой и всюду искала тебя, бессознательно. Почистила твой картуз, поцеловала его, понюхала, уложила комод и не знала, куда идти и что делать. Пила чай одна, сидела и думала. Ни с кем в жизни мне не было так трудно разлучаться, как с тобой».
