схизматикам путь на Русь жерлами десяти пушек, способных стрелять каждая каменным ядром размером в человеческую голову. Однако, при всей своей неприступности, она имела серьезный недостаток – малые размеры, всего сто на полтораста шагов. Во время войны, при осаде, здесь могли худо-бедно вместиться все жители города и окрестных деревень – но для обычной жизни она была, конечно же, слишком тесной. Посему в мирные годы твердыня использовалась скорее как большой амбар, в башнях и стенах которой, под надежной охраной караульных, у людей хранились съестные припасы, оружие и ценные вещи, сами же корельцы жили на южном берегу реки, в просторных избах, возле бань, хлевов и огородов. Здесь же находились и базар, и ремесленные мастерские, и купеческие путевые сараи. Возле южного берега тянулись также причалы для торговых кораблей. Здесь, конечно же, стояла и воеводская изба, в которой платилась пошлина, собирались подати и в которой именем Великого князя вершился суд по случающимся между жителями спорам.
В знойный летний полдень город стоял почти пустым. Весь скот жители выгнали на пастбища еще на рассвете, сами разошлись по делам и работам. Шум, стуки и перекрикивания доносились только со стороны причалов, где перед новыми дальними походами ремонтировались потрепанные штормовой Ладогой или побитые о скалы камнистой Вуоксы корабли – корельским плотникам работа всегда находилась, только тес успевай подвозить.
Девочки быстро пробежали по пыльным улицам, нырнули на огороженный тыном воеводский двор, через заднюю дверь вошли в избу, оставив лукошки на кухне, перешли на чистую сторону дома и постучались в дверь воеводской горницы:
– Звал, батюшка?
– Заходите, заходите! – Воевода Сабуров одет был по-домашнему: длинная красная рубаха выпущена поверх штанов и опоясана кушаком, на бритой голове – только любимая выцветшая тафья, когда-то вышитая покойной супругой. Длинная седая борода, расчесанная, мирно покоилась на груди. Юрий Константинович сидел за столом, усыпанным свитками, три из которых были развернуты и прижаты, чтобы не скручивались, один – чернильницей и ножом, два других – просто окатанными камушками. – Наконец-то! Заждался уж совсем!
– Случилось что, батюшка? – опасливо прокрались в комнату девочки.
– Еще как! – несильно стукнул кулаком по столу воевода. – Гонцы наши, вестимо, на улитках по дорогам скачут, по три месяца от Москвы до нас добираясь! Еще в марте указ великокняжеский подписан, ан сюда его токмо сегодня доставили! Теперича тебе, милая, надлежит всего через две недели в Твери перед повитухами предстать. Путь долгий, часа лишнего на сборы не остается. Иначе не поспеть.
– Куда, батюшка? – все еще не понимали сестры.
– Разве я не сказал? – удивился воевода, поднял со стола один из свитков и взял его между ладонями: – Государь наш, Великий князь Иван Васильевич, сына женить намерен. Ради счастия чада своего желает он самую красивую деву со всей Руси для него сыскать. Ради того повелел своим указом во всех городах и всех землях
