по лицу.
Матвей никогда не открывал, если кто-то стучал в его дверь. И не потому, что это заведомо вестник проблем, а просто он ничего не слышал. И не видел. Про его квартиру номер пятнадцать жители дома ничего не знали, да и ничего не хотели узнать.
Равнодушие – это инфекционная болезнь, и распространяется она по трубам, по балконам и почтовым ящикам. Окажись Матвей и весь дом во времена черной смерти, языки очищающего пламени побежали бы по этажам, с криком и ором слизывая заразу.
Матвей протер тыльной стороной ладони покрытое муаровыми потеками зеркало, очищая небольшой участок перед глазами, и покрутил вентиль, пуская воду, которая возмущенно забулькала – точно в горле у астматика – по трубам, перед тем как выплеснуться в раковину. И, набрав полные ладони рыжеватой воды, мужчина умыл лицо, а потом – еще и еще, пока коже не стало холодно, а дыхание не начало замирать.
– Вытравлю, – прошептал он. – Вот увидишь.
На него вдруг накатила сильнейшая волна тошноты, и Матвей, издав утробный звук, сплюнул в раковину. Бой в ушах набрал мощь, и вот уже кто-то бил молотком по обнаженному мозгу и глазам изнутри.
Он облокотился на скрипучий стояк, закрыл лицо руками. Тошнота грозила в любой момент перейти в рвоту – Матвей уже чувствовал приближающийся горячий комок.
Мужчина дал себе пару секунд времени на передышку, затем провел пальцами по носу и щекам, переводя взгляд на зеркало.
Через покрытое мыльными разводами стекло на него смотрело то же самое лицо, что жило с ним уже двадцать четыре года. Но было кое-что еще, что не вписывалось в привычное отражение – этот голубой, омерзительно склизкий глаз вылезал из его рта, и капельки какой-то розоватой жидкости, готовые вот-вот превратиться в струйки, застыли на разинутых губах.
Матвей издал непонятный звук – смесь ужаса и отвращения – и поднес дрожащую руку ко рту.
Глаз мигом дернулся вслед за тенью, обнажая покрытый паутинкой сосудов бок.
Мужчина почувствовал потекшую по горлу слизь и непроизвольно сделал глотательное движение.
Палец коснулся глаза, тут же мокрые губы попытались сомкнуться, как веки.
Пропустив по всему телу дрожь, Матвей сделал усилие, выталкивая глаз языком, но силы его были ничтожно малы по сравнению с силой паразита.
Ноги согнулись, опуская тело вниз, Матвей наклонился, по животному хрипя и скуля.
Он испытывал отвращение и презрение к дьявольскому глазу, но сильнее в эти минуты презирал самого себя за то, что с ним происходит подобная мерзость. Это было позорно, позорно касаться залитого слюнями кафеля, работать языком во рту и так неприглядно выглядеть.
Через секунду Матвей почувствовал странное ощущение натяжения, и глаз сам потянулся в горло, затем, коснувшись язычка и вызвав рвотный рефлекс, начал опускаться глубже.
Струйки розовой слюны стекали по дрожащим рукам Матвея
