ице. От асфальта практически ничего не осталось: бесконечные дожди, крепкие морозы и постоянные бури уничтожили этот признак цивилизации и смешали его с землёй, образовав что-то на манер хорошо утрамбованной просёлочной дороги.
По обе стороны тянулись деревенские домики, все, без исключения, разрушенные в большей или меньшей степени, некоторые повреждены взрывом либо пожаром, но большинство уничтожила матушка-природа, которая за последний год не на шутку разозлилась.
А когда-то посёлок городского типа гордился своей школой, большим фруктовым садом, фермерскими угодьями и огромной, по меркам сельской местности, больницей.
Деревня процветала и жила своей, отличной от городской суеты, жизнью…
Фёдорович свернул налево и побрёл по маленькой улочке, вдоль которой стояли мёртвые деревья. От густой листвы не осталось и следа, и деревья протягивали к небу голые чёрные ветви, словно моля небеса вернуть их к жизни. Метров через пятьдесят улочка сделала крутой поворот вправо и вывела его на родную улицу. Там, в конце, находился его дом-крепость, в котором он счастливо прожил 25 лет. И наверняка прожил бы ещё…
Ветер швырнул в лицо горсть песка, и мужчина пригнул лысую голову. Он поправил автомат, висящий на правом плече, и приподнял выше рваный платок, укрывая им рот и нос.
Если бы пару лет назад ему сказали, что он будет идти с автоматом по своей улице, а тем более стрелять и… убивать, хотя, скорее, защищаться… Вряд ли он поверил бы и, даже вероятнее всего, усомнился в здравости ума говорящего такое…
Фёдорович прошёл мимо того, что осталось от двух перевёрнутых автомобилей, брошенных по разные стороны дороги, на секунду остановился и посмотрел на трупы вокруг.
Слегка улыбнувшись, он опустил на землю мешок, который нёс в левой руке, достал пачку сигарет, отвернулся от ветра и закурил.
– Ну как? Не холодно? – мужчина выпустил струю дыма, ветер подхватил и унёс её прочь.
Он перебросил ремень автомата через голову и убрал оружие за спину, стволом вниз. Подошёл поближе к одному из автомобилей и присел.
Машина лежала на крыше. Когда-то это был старенький «мерс» чёрного цвета. За неполных два месяца ветер и песок не оставили и следа от краски, превратив корпус в сверкающий на солнце кусок серебра.
Из окна «мерса» торчала наполовину вылезшая, а точнее, выпавшая фигура человека. Определить, что некогда она принадлежала мужчине, сейчас было крайне сложно. Природа приложила немного усилий и придала достаточно «изящный» вид умершему, и теперь этот труп походил на египетскую мумию. Отчётливо просматривалось пулевое отверстие в самом центре правой щеки.
Фёдорович прекрасно помнил, как в тот день, в его обычный день, который он собирался провести, пополняя запасы еды, на улице появились две машины «охотников».
2
Фёдорович разделял всех выживших на три категории. «Охотники» – выжившие, которых мутации коснулись незначительно, и которые могли здраво мыслить: по сути, убийцы и воры. Как правило, они объединялись в группы, их было очень мало. Он таких встречал всего дважды. «Падальщики» – озабоченные исключительно поиском еды, причём под едой подразумевалось всё биологическое: живые люди, животные, насекомые, разлагающиеся трупы и ещё многое из того, что нормальному человеку не пришло бы в голову считать съедобным; мутации затронули их особенно сильно, и порой сложно становилось понять, животное это или человек. Они держались поодиночке, их попадалось больше всего. И третья группа – «счастливчики».
«Счастливчики» были самыми безобидными из всех. Они не представляли никакой опасности и выглядели как обычные люди, только неухоженные, иногда с незначительными уродствами и почти всегда в рваном тряпье или вовсе голые.
Вирусы сильно повредили их нервную систему, напрочь уничтожив память и накопленный опыт, вернув человека в младенческое состояние. Теперь это были существа, бессмысленно бродившие по улицам и управляемые лишь инстинктами. «Счастливчики» держались поодиночке, они находились в постоянном поиске пищи и, так же, как и «падальщики», потребляли всё подряд. Они просто ели, пили и умирали, хотя чаще их самих убивали и съедали. Они не были способны к какой-либо самообороне и не могли планировать нападения, а при виде чужака кидались прочь.
Уже почти год Фёдорович не встречал ни одного «счастливчика».
«Повымирали», – говорил он себе, стараясь не думать о том, что те могли стать чьим-то обедом…
Он называл их «счастливчиками» по одной лишь причине: они не помнили другой жизни, а увиденное сразу забывали. Ну разве не счастье – не помнить всего того кошмара, который за неделю свёл популяцию людей практически к нулю? Разве не счастье – не помнить и не знать того, что начали творить выжившие? И… разве не счастье – забывать этих отвратительных монстров, которые когда-то были людьми?
