летне разжимал своих оков,
скрепляя русское распутье
своей основою основ.
здесь слабый находил поддержку,
здесь сильный складывал персты,
на протяжении столетий
в единстве здесь рождалось «мы».
14
Хранится здесь одна икона,
я слышал, с той ещё войны,
когда войска Наполеона
вдруг дошагали до Москвы.
на ней Дитя и Мать Завета,
она спасала жизнь не раз,
её намоленность сильна,
как намагниченный компа́с.
она – надежда для народа,
с ней неразрывна связь его,
когда б у каждого прихода
была такая, то моё
служенье потеряло б силу,
мой суд остался бы ни с чем,
я сгинул бы в века и в них —
остался в мраке насовсем!
но где она? – её не вижу,
не чувствую её покров,
её божественную силу
над городом семи холмов!
мерцает копия в окладе
под зацелованным стеклом:
кто этот список здесь оставил?
кто осиро́тил этот дом?
15
И вижу, на куске бумаги
висит посланье для меня:
икону вынуждены править,
на реставрации она;
а перед списком прихожанка
припала с трепетом к стеклу
и свечку, зажигая, плавит
огнём, как божию слезу:
Она:
– О, Дева! радуйся, молю,
тому, что есть в сердцах терпение,
что верой теплица земля
Твоей страны, что слышно пение
во храмах и церквях Твоих!..
возрадуйся за наши души,
познавшие Твою любовь!
возрадуйся! – меня услыши!
Апостол:
– Скажи мне, милое создание,
где настоящая Она?
как можешь ты подделку славить?
как поднимается рука?
как подгибаются колени,
молитва как живёт в груди?
виню во всём неразумение,
мне сделай милость – расскажи!
она ресницами взмахнула,
румянец щёки озарил,
украдкою в глаза взглянула,
и я безпомощно застыл
перед её невинным взором,
смущением её очей,
и оказался побеждённым
тот, кто сильнее всех царей.
Часть V
1
Апостол:
– Мой Ангел, ты ли это?
я, наконец, нашёл тебя?
в лучах заката и рассвета,
в познанье ночи, в тайнах дня,
ведомый грустью и смирением,
тоской глядя в чужую даль,
не мог найти тебя, и где-то
цвела осенняя печаль
в последних листопадах лета…
мой Ангел, ты ли это?
сними скорей свою вуаль,
дай раствориться, дай исчезнуть,
позволь испить Святой Грааль,
в твоё молчание прибегнуть,
как в храм, спасаясь, словно встарь,
от бранных слов
