и как загипнотизированный наблюдал за трепетом огненного мотылька. То непостижимое, что предстояло ему, вот уже несколько дней держало его в нервическом напряжении. Громадный груз давил на плечи – не распрямиться, не вздохнуть полной грудью. Странно было думать о том, что ни один человек в миллионном городе не подозревает, какую великую тайну носит в себе скромный приват-доцент Беляев, еще неделю назад безмятежно читавший в университете курс небесной механики. Да и сам он охотно бы счел все неудачной шуткой. Приглашение лететь в мировое пространство? Сказка, бред больного, сновидение в предутренней мгле. Миры разделяли ледяные бездны, одолеть которые под силу лишь метеорам и кометам. Борис сызмальства привык наблюдать за таинственной жизнью этих бездн – отец частенько брал его с собой на ночные наблюдения в обсерваторию. Пороша мерцающих скоплений, теплые шарики планет, выпуклый серебристый щит Луны, сверкающий хвост редкой залетной гостьи – вот и все, что удавалось разглядеть в телескопное око.
Борис не был скептиком. Он разделял воззрения некоторых астрономов, которые верили в обитателей иных миров, но все разговоры о возможной встрече с ними полагал праздной болтовней. Одно время газеты пестрели сообщениями о сенсационных открытиях американца Ловелла, который якобы обнаружил на Марсе признаки высокоразвитой цивилизации. Пулковские высоты пережили кратковременное нашествие репортеров и праздных зевак, полагающих, что ученые анахореты только лишь из чванства не хотят делиться с публикой подробностями светской жизни марсиан. Пожилые коллеги Бориса вынуждены были отрядить его для прочтения популярных лекций, дабы сбить пламя ажиотажа. Университетские аудитории, где проходили лекции, были набиты до отказа. Борис Аркадьевич Беляев даже стал на короткое время знаменитостью. И хотя он стремился всячески остудить горячие головы, намеренно излагая самые консервативные теории относительно природы Марса, достичь поставленной цели ему не удалось.
Впрочем, эти лекции принесли Борису не только недолговечную славу, но и личное счастье. Аня Добужинская сама подошла к нему после очередной лекции. Она о чем-то спрашивала вдруг покрасневшего, тридцатипятилетнего приват-доцента, но он не понимал вопроса, любуясь чистым овалом лица в ореоле пшеничных волос и сияющими синими глазами. Девушка даже рассердилась на него, за непонятливость, и Борис, холодея от мысли, что вот сейчас она повернется и навсегда растворится в толпе осаждающих кафедру студентов, заикаясь, предложил ей встретиться в кофейне «Централь», что на Невском проспекте. Против ожидания, Аня согласилась и сама назначила час. На свидание Борис явился с твердым намерением сделать удивительной девушке предложение. Правда, намерения этого он не исполнил – не хватило духу, но Аня, по ее же собственным словам, с первой минуты прониклась к застенчивому астроному доверием. Они проговорили обо всем на свете до самого закрытия кофейни, а потом долго ехали на извозчике к дому Добужинских на Петроградской стороне, любуясь осенними созвездиями, о которых Борис мог говорить часами.
Они встретились еще несколько раз, прежде чем Борис решился. Последняя листва облетала в Летнем саду. Хмурые рабочие обшивали стыдливо обнаженные статуи чехлами из ветоши и досок, готовя античных божеств к суровой питерской зиме. Борис и Анна скромно обвенчались в университетской церкви Святых Апостолов Петра и Павла, в присутствии немногочисленной родни и коллег новобрачного. Сняли небольшую, но уютную квартирку, неподалеку от университета, и зажили счастливой, размеренной жизнью молодоженов, мечтая скопить денег на свадебное путешествие за границу. В ту пору Борис не подозревал, что скоро ему предстоит путешествие гораздо более дальнее. Не знал он и того, что его лекции, разоблачающие беспочвенные фантазии о мудрых марсианах, привлекли к нему внимание не только самой прекрасной девушки на свете. Погруженный в вихрь любовных переживаний, Борис не замечал, что за ним пристально наблюдают. Возможно, он не раз сталкивался в людных местах с бледным до болезненной синевы, большеглазым, хрупкого телосложения человеком, который передвигался, прихрамывая, тяжко налегая на толстую трость. Сталкивался, но не ловил на себе странно холодного взора, которым большеглазый простреливал ослепленного счастьем приват-доцента навылет.
Человек с тростью окликнул Бориса на исходе декабря, у входа в магазин «Бриллианты ТЭТа», куда внимательный муж собирался заглянуть в поисках рождественского подарка супруге. Борис оглянулся в недоумении, предполагая увидеть кого-нибудь из знакомых, но перед ним стоял чужак. Нелепое, будто с чужого плеча, пальто, нелепый же котелок, низко надвинутый на глаза, которым, похоже, тесно было на узком, костистом лице. Обеими руками незнакомец опирался на массивную трость, словно боялся упасть.
«Филер или попрошайка», – подумал Борис, на всякий случай нащупывая в кармане горсть мелочи.
– Чем могу служить? – осведомился он.
– Простите, Борис Аркадьевич, что отвлек вас, – четко, как иностранец артикулируя слова, произнес большеглазый. – Но я уполномочен сообщить вам нечто чрезвычайно важное, касающееся вашей науки.
– Вы астроном?
– В
