тве, помню, был обескуражен отсутствием конкретики в понятиях температурного режима. Однажды с родителями (это мне было лет восемь) собирались куда-то, мать сказала: «Глянь термометр, холодно на улице?» Термометр показал плюс четырнадцать. «Плюс четырнадцать, – ответил я, – а это прохладно или холодно?» И тут с недоумением узнал, что во взрослом мире у слов «мороз», «тепло», «жара» вообще отсутствует привязка к температуре. Весь мир взрослых людей мне тогда показался в высшей степени несерьезным. Нас, детей, чему-то учат, воспитывают, а сами (ужас! вы только вдумайтесь!) – пользуются неконкретизированной терминологией. После этого я взял альбомный лист, расчертил его в виде таблицы и после некоторых размышлений заполнил: ниже 0 – мороз, от 0 до 12 – холодно, от 12 до 17 – прохладно, от 17 до 25 – тепло, от 25 и выше – жарко. Гордый тем, что, наконец-то, навел порядок в этой сфере, показал таблицу родителям. Папа с мамой переглянулись, но в целом согласились с этой градацией. Отец, впрочем, не мог не возразить, что кроме температуры на понятия «тепло» и «холодно» влияют влажность воздуха и скорость ветра, но это уже были, конечно, мелочи. Я предложил послать таблицу на телевидение, чтобы показать всей стране: «Пусть все увидят и пользуются правильно словами». Но родители не согласились. Таблица пригодилась. «Набрось курточку, на улице прохладно», – говорила, допустим, мама. Я шел к термометру, +19. Извини, мама, никакой курточки, – сами же согласились с моей системой.
После привычной возни с непросохшими дровами и разбухшей гречневой крупой – завтрак. Три минуты без респиратора, стараюсь меньше дышать.
Времена суток – такая же картина. Во сколько кончается утро и наступает день, никто из взрослых, оказывается, не знает. Разложить здесь все по полочкам мне было несложно (утро – с пяти до одиннадцати, день – с одиннадцати до семнадцати, вечер – с семнадцати до двадцати трех, ночь – с двадцати трех до пяти, по шесть часов на каждое время суток), трудность возникла в другом. Утро и вечер связаны с восходом и заходом солнца, а у нас в северных широтах они сдвигаются от зимы к лету. Возможен был другой вариант: утро и вечер – это сумерки плюс-минус два часа, но и здесь возникла закавыка. Во время белых ночей вечерние сумерки плавно переходят в утренние, получается, что ночь вообще выпадает. Решение вышло неуклюжее: почасовое распределение справедливо для экватора и тропиков (до сорок пятого градуса северной/южной широты), в остальных широтах с оговорками.
После завтрака обход. Сначала смотришь, нет ли рухнувших за ночь деревьев. Вроде все на месте. На прошлой неделе в корнях упавшей ели нашел раздавленного ежа. Деликатес. А вот интересно, сколько на Земле народу погибло? Вернее, сколько осталось? Хотя бы миллионов триста осталось?
Вдоль кромки высокого обрывистого берега (такие крутые обрывы у нас на севере называют слудами) спускаешься к речке проверить сеть и небольшую плетенную из проволоки морду. Оперативность здесь самое главное, с метаном шутки плохи. Природа вообще не прощает беспечности. Расскажу один банальный случай.
В позапрошлом году пришлось идти по лесу километров двадцать. Было это осенним вечером, и замечу, что я был плохо одет. Дороги не знал и шел по карте и навигатору. Так вот, пройдя немного, я спустился к пойменному лугу, поросшему осокой по грудь высотой. Надо было идти сквозь траву, а здесь, как оказалось, недавно прошел дождь. И тут я допустил идиотскую оплошность, мне надо было выпустить штаны из сапог, найти какую-нибудь палку и сбивать воду с травы, а я ничего этого не сделал. И половины луга не прошел, а у меня уже были полные сапоги воды. Воду потом я, конечно, вылил и носки со штанами выжал, но ногам теплей не стало. А идти еще надо часа четыре. Вечер холодный, через какое-то время простыло горло, потом начался озноб. Пришел на место я кое-как, весь больной, с жуткой температурой и заложенным носом, а главное, стыдно и противно было, что сглупил как малое дитя. Вот так. Мы, наивные, неподготовленные городские люди, можем сколько угодно любить природу, стремиться к ней, любоваться ее красотой, но если мы не готовы, то природа просто и хладнокровно, без малейшего колебания раздавит нас с изощренной жестокостью, навалившись на нас ночным холодом, сыростью, зверьем, гнусом и т. п. И с ее стороны это не будет каким-то намеренным издевательством над привыкшим к комфорту человеком, для нее это будет еще одна заурядная гибель еще одного обреченного существа. Любимая нами природа не протянет нам руку помощи в последний момент.
В морде пусто, а в сеть попались два карасика, уха сегодня на обед.
Часов в одиннадцать опять тряхнуло. Ветер к обеду стих, и серые от вулканического пепла тучи, казалось, намертво зависли над головой. Брезент палатки перепачкан серой пепельной грязью.
На этом месте я уже больше двух недель. До этого был в тридцати километрах ниже по течению. Место там не столь возвышенное, поэтому не стал рисковать и дожидаться головокружений, съехал. На дорогу ушло два дня. Ничего удивительного, три часа завалы пилишь и растаскиваешь, пять минут едешь.
Здесь буду уже до конца. Бензина в «Хантере» не хватит на еще один переезд. Да и не нужно никуда ехать. Приехав, первым делом
