однажды, мне приказали в актовом зале собрать человек двадцать заключенных. Желательно, не грубиянок и аккуратных. Значит, какое-то мероприятие, лекция, проверяющий, или репортер какой-то приехал. Мои товарки по работе быстренько согнали всех более-менее надежных в зал и приказали сидеть тихо. Не перебивать выступающего. Так как других развлечений, кроме работы, телевизора и пожрать у меня не было, я тоже пришла в зал и села в первом ряду с краю. Заключенные сидели до того тихо, кажется, и дышать перестали. А вот и лектор. Ожидавшие увидеть толстого лысого мужика с портфелем, недовольно загудели, т.к. в дверях появилась худенькая, синюшная, в длинной рясе и платке, повязанном чуть ли не на все лицо и закрывающем весь лоб, девушка.
– Монашка, что-ли? Этого ещё нам не хватало.
– Небось под мужиком не была ни разу.
– Да кто на такую и позарится? Может быть, шалава. Натаскалась, а теперь вот святую из себя корчит. Я, чуть повернув голову, посмотрела на озлобившихся и расслабившихся заключенных. Все замерли.
–Мир вам, сестрички – промолвило это что-то, обтянутое кожей.
– Ну ты даешь. Нашлась сестричка. Может, с нами хочешь остаться? – Загорланила рядом со мной сидящая с десятилетним стажем отсидки рыхлая деваха.
Я не задумываясь со всего маху ударила её дубинкой по башке. Из лопнувшей на голове кожи хлынула кровь. Зэчка заскулила. И вдруг этот скелет в рясе срывает со своей головы белоснежный платок, бежит к только что оскорбившей её женщине и закрывает кровавую рану. То, что мы увидели повергло нас в шок. Голова монашки была почти без волос. А с одной стороны, вместо кожи на лице, тоненькая розовая плёночка, даже видно пульсирующие жилки. Голову побитой мною зэчки монашка прижимала к себе правой рукой, левая же висела плетью. Я, зная выходки и характер своих подопечных, легко, как пушинку, переставила нашу странную гостью на её место и сказала, что посторонним запрещено приближаться к осужденным.
– Но ведь она же страдает, – пролепетала монашка, прикрывая рукой окалеченную голову.
Я резким движением сорвала с головы одной из заключенных платок и накинула на голову страдалице: На, накинь и не жалей этих уродов. Они сами стали на такой путь.
Монашка ловко, одной рукой, повязала на голове платок, и тут её понесло.
Голосочек оказался чистый и звонкий. Личико порозовело. Эта калека светилась, сияла и выглядела такой счастливой, что у меня вместо жалости появилась зависть. «А ведь ей легче живется на белом свете» – подумала я. Она любит одного ей ведомого Бога и Богородицу. Её любят в монастыре. А кому нужна я, здоровая, сильная и злая как откормленный бультерьер? И говорил этот полузасушенный цветок о земной и посмертной жизни. Смотрю, а мои зэчки все носы повесили.
– Так уж в ад попадем?
– Да, сестрички. Если не покаетесь и не станете жить по заповедям Божьим, то попадете в ад.
– Ты что пришла
