называл спутника «монсеньором» на французский манер, памятуя о его далеких бургундских предках. Дон Хуан полагал, что таким образом он титулует своего товарища достаточно «обтекаемо» и тактично, ведь во Франции «монсеньорами» величали всех знатных и богатых вельмож.
Однако тот возмутился:
– Не называй меня монсеньором! Ты что, Хуан, вздумал издеваться надо мной? «Монсеньор»! Да любой торговец овощами богаче меня!
– Но, дон Педро, я думал, что теперь-то…
Сероглазый всадник на арабском скакуне успокоился столь же быстро, как и вспылил.
– Ну да… Пожалуй… – задумчиво пробормотал он. – Теперь, наверное…
Мост Сан-Тельмо, выложенный гладким камнем, был сплошь покрыт раскисшим навозом. Так было всегда, и потому за Сан-Тельмо прочно утвердилось прозвище Навозный мост. По нему с незапамятных времен крестьяне из близлежащих деревень гнали на бойни Севильи коров, свиней и овец.
Однако сегодня, помимо привычного навоза, Сан-Тельмо был покрыт пятнами загустевшей красно-бурой крови.
– Так придержите коня, монсеньор, – повторил дон Хуан де Тенорио.
Глава 2. Дурное предзнаменование
Однажды дону Хуану уже «посчастливилось» растянуться на этих булыжниках в такую же погоду: его лошадь, которую он по неосторожности пустил рысью, поскользнулась и шлепнулась в зловонную жижу вместе с всадником. В ту минуту (а случилась означенная неприятность пару месяцев назад, в январе) суеверный Тенорио был не столько раздосадован, сколько встревожен: ясное дело, что сей казус – не к добру. Дурное предзнаменование!
И точно: спешно прибыв домой, чтоб переодеться, он обнаружил у себя во внутреннем дворике (патио) не кого иного, как сеньора Аугусто Спинелло, который с нетерпением его дожидался.
Спинелло явился, чтобы потребовать немедленной сатисфакции за нанесенное ему и его роду оскорбление. Де Тенорио прекрасно понимал, в чем дело: накануне он провел ночь с доньей Катариной, тридцатилетней супругой престарелого Спинелло. Но вот незадача: видимо, что-то заподозрив, их «ненароком» застала в глубине сада служанка дона Аугусто, столь же древняя, как ее хозяин. И, как теперь было очевидно, зловредная старуха донесла-таки до Спинелло факт адюльтера, хотя ночью дон Хуан честно вручил ей золотой.
Тенорио предвидел коварство старухи и поэтому строго-настрого приказал своему слуге никого не пускать, повторяя в случае надобности одну фразу: «Хозяина нет в городе, а когда он вернется, я не знаю». Вот и все.
«Чертов Пако, вот каналья, – злился дон Хуан, исподлобья разглядывая дона Аугусто и на глаз оценивая длину его клинка. – Где же прячется этот гнусный предатель?»
Слуга де Тенорио, дюжий малый по имени Пако, выходец из Арагона, в это время не осмеливался высунуться из отхожего места в глубине кастильо (так испанцы исстари называют городской особняк). Парня мучительно рвало, и причиной
