все еще не пришла в себя: мокрые ресницы дрожали, губы шептали что-то бессвязное – разобрать было нельзя.
Горничная и старушка-ключница растерли холодную, недвижимую, невесть каким образом, вернувшуюся хозяйку, переодели ее в сухую рубашку. После этого Сергей Ильич сам перенес супругу в спальню. Он укрыл ее пуховым одеялом и погасил все, кроме одной, свечи.
Дождь стучал по крыше, а в окно сквозь толстую пелену свинцовых туч сочился серый рассвет.
Стрешнев все смотрел и смотрел на спящую жену и не верил, что она рядом – и все так же прекрасна. Казалось, жена ни на день не постарела. Лишь поразила его странная белизна нежной кожи, а синие круги вокруг глаз, казалось, говорили о смертельной усталости. Он просидел подле нее в кресле почти до самого утра, не заметив, как задремал.
Разбудил его дворовый петух, что прокукарекал в положенное время. Сергей Ильич проснулся и тут же кинул взгляд на кровать.
К своему ужасу он обнаружил, что постель – пуста. Сердце его забилось так же сильно, как тогда, в Италии, в то злосчастное утро.
Ию искали везде: в доме, в саду, за огородами – ни следов на дороге, ни отклика на его зов…
Между тем, из города с дознанием никто не приезжал: ни полицейские чины, ни сыщики самого губернатора. Видно, решил Стрешнев, не напали еще на след.
Лишь несколько дней спустя, когда дорога высохла основательно и привычно запылила под колесами, – к Сергею Ильичу наконец-то приехал Александр Привалов – проведать, как он изволил деликатно выразиться. Стрешнев не стал рассказывать гостю о случившемся, а тот не напоминал о докторе, которого товарищ на порог не пустил.
Они поговорили о погоде, о лошадях, о ценах на пшеницу, затем Привалов живописал прекрасный бал в доме статского советника, и поделился тем, что сделал-таки предложение его дочке. Лишь в театр больше не звал, боясь болезненных фантазий друга.
Но Сергей Ильич сам осторожно задал вопрос товарищу:
– А что, братец, статуи у театра?
– Какие статуи?! – нарочито удивился тот, словно не понял.
– Ну, у театра Афонина, – напомнил Сергей Ильич. – Все ли на месте?..
– А что с ними сделается?! – искренне удивился Привалов. – Куда поставили, там и стоят.
Стрешнев застыл в недоумении:
– То есть, как это стоят?!.. Все – девять?!
– Сколько положено! – кивнул Привалов.
– Видно, с того дня ты там не бывал! – не поверил Сергей Ильич.
– Как же! – хмыкнул гость. – Только вчера проспал на водевиле. «Три десятки» называется. Чепуха непревзойденная! Но актрисы, скажу я тебе – шарман! Говорят, двух из них Афонин купил у самого Расцветаева! Звонкие голоса! Знойные улыбки! Стройные ножки! А талии – тоньше осиной!
– Вот-вот! – оборвал его Стрешнев. – Талию-то, что стояла перед театром, – сперли!
– Кто?! – не понял Привалов.
– Воры, кто ж еще!
– Да кто тебе сказал об этом?!
– Уж
