даймонион, или деймонион, – это не что иное, как внутренний голос, который Сократ наделял силой божества, даймона (демона) и к которому готов был прислушиваться буквально часами.
В отличие от афинского мудреца, я изменил своему даймониону, за что, видимо, и был наказан, едва достигнув тридцатилетия – на тонкую незащищенную шею моего бытия с размаху опустилась секира несчастий.
Я и впрямь был незащищен – как младенец в пеленках, как ратник без доспехов, как город без стен. Если уж я уподобил себя городу, то стены мои пали в одночасье шесть лет назад, когда умерли мои родители: мама в марте, а почти следом за нею, в июне – папа. Он скончался от обширного инфаркта и инсульта одновременно, маму съел лимфогранулематоз, мучилась она год с лишним, маясь от химии, от постоянной плохой температуры – тридцать семь с лишним, ее густые роскошные волосы проклятая, вовсе не целительная химия разредила, как осень кудрявую березку, и, глядя на то, как угасает мама, надрывал свое и так уж не шибко крепкое сердце отец, пока оно не разорвалось, как яблоко в духовке.
В свои двадцать четыре года я остался на белом свете один-одинешенек – и мать, и отец были детдомовцами, и никакой родни у них, а, значит, у меня, единственного ребенка в семье, не было – ни дяди-тети, ни двоюродных, троюродных или хотя бы семнадцатиюродных братишки или сестренки. И хотя знаю, что родные люди, случается, враждуют между собой куда страшнее и непримиримее, чем чужие, все равно я отдал бы многое за то, чтобы у меня был кто-то свой по крови. Вроде как на душе тогда чуть уютнее.
Родители успели мне дать образование, по меркам странных и жутковатых девяностых годов несколько смешное – библиотекарь. В дипломе, выданном «кульком», специальность обозначалась более витиевато, но сути дела это совершенно не меняло – общество получало не высококвалифицированного специалиста, а очередного нищего, которому оставалось одно – уповать на самого себя. Что я, похоронив отца с матерью, и сделал, выбрав из двух зол меньшее, а именно: вместо того, чтобы тихонько, безропотно загибаться на зарплате библиотекаря, я предпочел перебиваться с хлеба на воду, пробавляясь Бог знает чем: был коробейником, предлагая первым-встречным всякую ерунду – от музыкальных брелоков до наборов китайских ножей с лазерной заточкой, грузчиком металлолома, подсобником на стройке, опять-таки грузчиком на рынке, охранником в бутике, продавцом в рыбном отделе супермаркета, пока, наконец, одна из моих немногих пассий (женщины меня, конечно, интересовали, но без фанатизма) не пристроила меня в одну незаметную фирмочку, где я начал впаривать разным крохотным, как мушиный послед, торговым точкам зажигалки, электрошокеры, презервативы, пакетики с сушеными кальмарами, ставридкой и прочей пивной завлекаловкой. Меня, менеджера по продажам, как и волка, кормили ноги: за день я должен был объехать-обойти в снег, дождь, гололед с десяток, а то и больше, «точек», разбросанных по городу и разделенных такими же приличными расстояниями, как и обыкновенные грамматические точки, красующиеся в конце предложений. С ногами мне повезло – как-никак рост под метр девяносто, с распространяемым товаром тоже. Преимущественно, как я уже упоминал, это были зажигалки, которые для такой дико курящей нации, как украинцы (перманентный кризис, курс гривны падает, нервы шалят, сигарета сменяет сигарету, только и слышится – чирк-чирк), оказались вещью чрезвычайно востребованной. Конечно, мой маленький гешефт, связанный с бесконечным прикуриванием, а, стало быть, и постепенным умерщвлением людей, был чем-то похож на заработок водолаза, который на сдельщине – платят за каждого поднятого утопленника, и чем чаще люди тонут, тем больше и денежек. Как бы там ни было, именно эта торговая беготня позволила мне скопить, в результате жуткой экономии, двадцать пять тысяч гривен, нашедших вскоре достойное, как мне показалось, применение. После некоторых, порой весьма мучительных раздумий, я открыл парикмахерскую, которую несколько претенциозно назвал «Махаон». Опять-таки для тех, кто позабыл зоологию, напомню, что это бабочка семейства парусников. У нее желтые крылья с черным рисунком. Буквенное начертание на вывеске подкреплялось изображением прелестного мотылька. Должен уточнить, что «Махаон» являл собой даже не единственно парикмахерскую, а рядовой салон красоты для обычных киевлянок и киевлян: стрижка, педикюр, маникюр, который, как известно, способен украсить не только руки женщины, но и лицо мужчины, услуги косметолога, массажиста. И еще: на скользкий путь мелкого бизнеса я ступил не в одиночку, а вдвоем с закадычным дружком Ленькой Дудкиным. Расходы мы делили с ним строго пополам, так же ожидалось поступать и с будущей прибылью. Первые месяца три-четыре, пока мы, как гончие псы, вынюхивали в интернете, с головой ныряли в нонпарельные нескончаемые потоки газетной рекламы, выискивая, где бы, дешево и сердито, купить зеркала, столики, кресла, шкафчики, кушетки для массажа и прочее, без чего салон красоты не может существовать, арендную плату, которую маленькой совсем не назовешь, приходилось платить собственными кровными деньгами, отчего в сердце иногда рождался холодок, – а вдруг у нас ничего-ничегошеньки не получится? Тогда куда – в петлю? Но душу, как весеннее солнце, согревала надежда – отобьем вложенные бабки, раскрутимся… Даймонион дипломатически помалкивал –
