и сел на нее…» Расстрелять!.. Нет, почему же, вполне… Подождите, вот еще: «Под кроватью лежал труп и еще дышал. Рядом рыдала трупова жена, а брат трупа находился в соседней комнате без сознания…» Это – да, недурно! Молодца! Хвалю… Вот еще про труп: «Утром на пляже был обнаружен свежий труп. Труп состоял из девушки прекрасной красоты…» Га-га-га!.. Виконт, а помнишь инвентарную опись, в пенджикентском музее: «Пункт десятый. Картина неизвестного художника. Олень, убегающий из Сталинабадской области…»? Га-га-га… «Пункт пятый. Кинжал охотничий в ножнах. Кинжал утерян, ножны не от него…» Мальчики, помогите стол разобрать, будем сейчас пить чай… Правильно! Будем пить чай с блюдца и петь народные песни – это будет у нас чистая, трезвая, истинно русская жизнь! «По реке плывет топор с острова Неверова. И куда же ты плывешь, железяка херова?..» О, этот яркий солнечный мир частушки – абстрактный, словно живопись Сальвадора Дали: «На горе стоит кибитка, занавески новеньки. В ней живет интеллигент, его дела фуевеньки!..» Слушайте, что это у вас за манера образовалась – материться при женщинах?.. А это такая новейшая московская манера: целоваться при встрече и материться при женщинах… И через посредство женщин!.. То есть как это? Ну, когда женщины сами матерятся… Семен, Семка! А ну давай грянем мамину, любимую:
– Ой ты гарный Семенэ, приди сядь биля менэ,
И коровы в менэ е, сватай менэ, Семенэ!
И коровы в менэ е, сватай менэ, Семенэ!
– На що ж менэ ти коровы, як у тебэ рыжи бровы!
А як вот визму в одной Лёле, тай то будэ полюбовэ!..
…Ах, Клавдия Владимировна, матушка наша! Она ж – певунья была, эх!.. Да! Как вы с ней, бывало, на два голоса! А?..
– Ой ты гарный Семенэ, приди сядь биля менэ,
И кожухи в менэ е, сватай менэ, Семенэ!
И кожухи в менэ е, сватай менэ, Семенэ!
– На що ж менэ ти кожухи, як у тебэ длинны вухи!
А як вот визму в одной Лёле, тай то будэ полюбовэ!..
…А какие пироги пекла! Оладьи какие, с абрикосовым вареньем!.. Да разве наши, нынешние, такое могут?.. Куда им! Не та школа…
– Ой ты гарный Семенэ, приди сядь биля менэ,
Карбованци в менэ е, сватай менэ, Семенэ!
– Карбованци в тебэ е?! Ах ты душка мое!..
Разошлись в три ночи. У самого дома Сема Мирлин поймал такси и обратился к шоферу с историческим вопросом:
– Вилл ю телл аз зе вей ту зе Москов-сити?
А Жека с Танькой, в ожидании конца переговоров, стояли в обнимку с Виконтом и тихонько выводили – с чувством глубокого удовлетворения:
…Когда мы все уже лежали на панели,
Арончик все-таки дополз до Розанелли
И ей шепнул, от страсти пламенея:
«О Роза, или вы не будете моею?..»
Глава 2
И вот нежданно-негаданно настало время ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. У него, бывало, и раньше побаливала печенка – на Кавказе однажды так схватило, что он не чаял живым остаться, – однако все кончалось до сих
