этого персонажа мало похож на романтизированный портрет Иванова, написанный Цветаевой всего несколькими днями позже и удивительно напоминающий картину Каспара Давида Фридриха «Путник над морем тумана» – своего рода «декларацию» романтизма в живописи:
«<…> из-за скал и камней – Вы. Издалека различаю Вас: черная фигура, волосы на ветру. <…> Идете медленно, подходите, почти рядом. <…> не останавливаетесь, не слышите, глаза закрыты, дальше идете, раздвигая спящими руками ветки.
Потом – провал в сне – помню себя влезающей на отвесную скалу <…> Вы наверху» [Записные книжки: 188—189].
Возможность практически одновременного сосуществования таких противоречивых характеристик объясняется не изменчивостью цветаевских оценок, но их жанровой детерминированностью, при этом крайне важно то, что мемуар о юбилее Бальмонта оказывается в одной плоскости, а лирика и письма (конечно, здесь речь идет о письмах определенного «высокого» типа) – в другой33.
Именно с 1920 г. письма подобного – «высокого» – рода станут неотъемлемой частью поэтического мира Цветаевой. Первым реальным адресатом окажется поэт Евгений Ланн, который получит в этих письмах неправдоподобно высокую оценку:
«Ваши стихи прекрасны, но Вы больше Ваших стихов.
Вы – первый из моих современников, кому я – руку нá сердце положа – могу это сказать. <…> Ваши стихи прекрасны, но Вы больше Ваших стихов34. <…> Вы мне чужой, но Вы такой большой [курсив М. Цветаевой – М.Б.], что – на минуту – приостановили мой танец. <…> Ваш Роланд – из наивысших мировых достижений, только в наши дни такие слова – не на всех устах». Подобная эскалация чувств, возвышающая собеседника на недосягаемую высоту, будет прослеживается во всех последующих «эпистолярных романах» Цветаевой. Как мы хотели показать, связана она не с «восторженным порывом» автора и не с трагической способностью Цветаевой видеть в собеседнике больше, чем он есть, а с жанровой установкой, возникшей под воздействием определенной эпистолярной модели, которая актуализируется для Цветаевой именно благодаря ее встречам с Вяч. Ивановым в 1920 г.
ЛИТЕРАТУРА
Азадовский: Азадовский К. М. Цветаева, Рильке и Беттина фон Арним // Marina
Tsvetaeva: One Hundred Years. Papers from the Tsvetaeva Centenary Symposium Amherst College, Amherst, Massachusetts, 1992. Berkeley, 1994.
Войтехович: Войтехович Р. С. Пушкинская эпоха в комментарии к текстам М. Цветаевой: Цветаева и «Грибоедовская Москва» М. О. Гершензона // Пушкинские чтения в Тарту 4: Пушкинская эпоха: Проблемы рефлексии и комментария: Материалы международной конференции. Тарту, 2007. С. 379—395.
Герцык: История одной дружбы: (Беттина Брентано и Каролина ф. Гюндероде) / Публ. и пред. А. Герцык // Северные записки. 1915. №2. С. 110—128.
Записные книжки: Цветаева М. Записные книжки: В 2 тт. Т. 2. М., 2001.
Кудрова: Кудрова И. В. Путь комет: Жизнь Марины Цветаевой. СПб., 2002.
Обатнин:
При этом еще раз отметим, что порядок написания текстов: цикл – мемуар о юбилее Бальмонта – письма, исключает вероятность того, что разница в описании продиктована стремительно изменившимся отношением Цветаевой к Иванову.
Формула о творце, который превосходит по значимости свое наивысшее творение не раз использовалась Цветаевой, в том числе, – в отношении Гете [Цветаева IV: 14].
