влажных стен с грохотом пробиралась шустрая крысобелка, я бы назвал её крысодьяволом, дико кричит она на непослушных коз. И шакалы выли в ущелеье особенно тоскливо.
Маркелыч донёс не Марту, или кто ещё, этого никто теперь не узнает, хотя искали, искали органы последнего героя, искали. Да только судьба канистры, а следовательно и топлива для доброй красной армии встали под вопрос.
Майор Фритль долго сидел у окна, слушая рулады природы, а потом напился так, что видел деревья и шакалов парами.
Лемцы, как полагала Марта, были очень разные. Толстые и тонкие, добрые и смешные
Один экзэсовец, худой, как Буратино и такой же в движениях, был особенно опасен, когда оказывался пред наступающими красно… пиками без оружия, отчаяние так заводило его, что он наклонившись и дробно стуча деревянными башмаками по камням, начинал стремительно разгоняться, и разогнавшись, как комета, бросался на обидчиков, толпами накатывавших на немецкие позиции и так страшно и сильно бил кодмизара в пах длинной деревянной воистину экзэсовской клешнёй, что тот умирал, даже не успев пикнуть или упасть на землю!
Ушли в туман, погромыхивая ржавыми протазанами!
Майору Фритлю не нравилась эта преступная страна. Нищие, как звери, старухи, индийской худобы дети, кривые дома, похожие на зверей бывшие военнослужащие не оставляли сомнений, куда он попал. Такое впечатление, что кодмизары ставили великий зообнистский эксперимент – заставить славян служить, и одновременно не кормить их! Достичь верха послушания!
Да, он попал он в ад, и осознавал это только потому, что был нездешним.
Государство, которое так поступало, не заслуживало названия государства. Но эти бедные звери в рванье, которые должны были бы по элефараонарной логике разорвать такое гисюдарство в клочья, меж тем беспрекословно подчинялись ему, пели какие-то несусветные песни и даже были готовы умирать за него сотнями тысяч! Это были не люди, но они представляли угрозу ему, Фритлю.
Какой-то умалишённый, обмотанный булылками с бензином вечером бросился на танк, какая-то сумасшедшая девка упорно скрывала адрес бочки с бензином! И девка по виду вовсе не глупая! Смешно, если не знать, куда ты попал, в каком отстойнике мировой цивилизации очутился. Майор нервно налил, выпил и по-здешнему не закусил.
Утром он впал в белугу и стал орать на платяной шкаф: «Сью Ворофф? Та! Сдест мнёго ворофф! И Сью в ых чьисле! Всять! Всять её!»
Они схватили Марту и стали допрашивать её.
А она запёрлась в крепости души своей и ничего не говорила. Так её учили в школе, горды выпятить грудь, придать морде гордое и брезгливое выражение и молчать, как будто у тебя вырван язык.
Двое суток она стояла в подвале, по колено в ледяной воде. Но ни сказала ни слова о цистерне.
Лемцы помиловали молодую девицу и поняв, что толку от этого упрямого дурацкого существа
