оренным. Но уж до того, герой, изволь-ка пострадать, да вываляться в грязи и надсаде, да извести море слез, а лучше крови, изволь-ка разбить кому-нибудь сердце, а затем, лет через двадцать, встретить первую любовь и ощутить себя глубоко несчастным. Короче: литературный герой должен страдать, иначе он никому не нужен.
В обеих рассказанных мамой историях наличествовала любовь сильная, драматическая, в чем-то похожая одна на другую – по чувству… Ситуации только были совершенно противоположными, даже парадоксально иными. И в какой-то момент (никто не может сказать – почему и как это случается) я почувствовала, что они просят литературного воплощения. Села и написала короткий рассказ, поделенный на две части, и назвала его «Такая долгая жизнь».
В работе литератора, который пишет романы и повести, подобное событие большого значения не имеет. Рассказ остался лежать «до случая» – то есть до выхода следующего сборника мелких вещей.
Но произошло вот что: на эти коротенькие истории любви, как на магнит, стали слетаться другие любовные истории. Будто стая птиц собиралась, чтобы совершить долгий перелет в неизвестные края.
В самый неожиданный момент какая-нибудь моя подруга, или давний приятель, или даже едва знакомый человек, взяв с меня слово изменить в книге имя, название города или даже страны, вдруг рассказывали мне истории своих юных или недавних любовей, торопясь, смущаясь и оправдываясь тем, что больше не могут держать их в себе. Каждая из этих историй была достойна литературы. Я лишь дивилась способам, к которым прибегает судьба, которой зачем-то необходимо, чтобы были написаны те или другие литературные произведения.
И они были написаны: стая коротеньких рассказов, изложенных намеренно просто, повествовательно – как обычно рассказывают свою историю ночью попутчику в купе поезда. Я и свои две истории наконец достала со дна души – не скажу, какие. Давно это было – в то время я жила взахлеб, торопясь, выговаривая главные слова так, будто они обжигали губы… И когда дописала – стая рассказов поднялась в воздух и полетела. Она до сих пор парит – высоко, где-то у меня за спиною. Я не оглядываюсь, не перечитываю их, просто чувствую невесомый мах далеких крыльев…
Что касается повести «Воскресная месса в Толедо»…
Если и есть страна, где я всегда настороже, так это Испания.
Странное дело: попав туда в уже зрелом возрасте, я ощутила необъяснимую причастность к ее истории, культуре, национальным типажам.
В одной психологической книжке я прочитала довольно забавное утверждение, основанное на множестве опросов и наблюдений: наиболее толерантно человек относится к особям, с типологически похожей внешностью. Иными словами: азиаты симпатизируют людям с азиатскими чертами внешности, семиты – людям с семитскими чертами лица, славяне – к людям, с типично славянскими лицами… и так далее… Хм, достаточно спорное утверждение, если припомнить историю войн и разборок помельче между китайцами и японцами, между вьетнамцами и вьетнамцами, между племенами тутси и хуту; между арабами всех мастей и верований, не говоря уже о нескончаемых войнах арабов с евреями. Да что говорить: а все гражданские войны на земле!
И все-таки: поскольку не вредно порою и за собой последить, я поняла, поразмыслив, что не знаю уж, как там насчет толерантности, но факт, что наиболее уютно, наиболее уместно и спокойно я ощущаю себя в толпе, скажем так, средиземноморской: итальянской, израильской… хотела с разбегу написать «испанской», но рука повисла над клавиатурой компа. Нет, неуютно. Удивительно привычно – да, однородно и уместно – да, но что касается уюта…
С первой минуты пребывания в Испании – а впервые мы с Борисом оказались там весной 1999 года – я чувствовала странное напряжение, волнение, пристрастное и совсем не туристическое внимание ко всему, что меня окружало… Причиной тому была семейная легенда об испанских предках, следы которых я, сама не отдавая себе в этом отчета, подсознательно искала в любом испанском городе, где мы оказывались. И в конце концов нашла в Толедо, где и по сей день живут несколько семей с бабкиной фамилией Эспиноса, которая, изменяясь в истории и разных странах, когда-то в Голландии превратилась в фамилию знаменитого философа – Бенедикта Спинозы.
По возвращении домой я написала повесть – не повесть, а такие длинные записки путешественника под названием «Воскресная месса в Толедо», полагая, что в этой вещи воплотила все свои тревоги и неоднозначные чувства к Испании… После чего можно с легкой душой закрыть эту тему.
Однако не тут-то было. Испания меня не отпускала. Причем меня не интересовало в ней то, чего ищут многие туристы и отдыхающие, – все эти солнечные побережья, курорты, национальная кухня, террасы уютных кафе, порты и лагуны. Морей и солнца хватает и в Израиле. Как заметила моя приятельница, гид и частый в Испании гость: «Если в каком-нибудь Коста-дель-Соль ты видишь человека, который в отличие от остальной толпы туристов ищет теневую сторону улицы, знай, что это – израильтянин».
Нет,
