а пили, пока нас оттуда не выбили… Сидим мы сегодня посреди степи, долбим проклятую землю, которую даже саперная лопатка не берет – настолько сухая и твердая. Да еще жара стоит страшная, нательная рубаха вся мокрая от пота, а снять нельзя – сразу же сгоришь…
Рядовой Алексей Сомов вытер пот со лба и с трудом разогнулся. Слева и справа от него долбили горячую землю товарищикрасноармейцы, рыли точно такие же окопчики. Редкая цепочка ячеек протянулась вдоль невысокого холма, у подножия которого расположилась артиллерийская батарея. Она и должна остановить немецкие танки, когда те пойдут по шоссе на Керчь…
Четыре низенькие, приземистые «сорокапятки» – вот и все, что осталось от артдивизиона. Больше нет, все остальные орудия разнесли позавчера «лаптежники». Весь день бомбили, утюжили позиции, превращали пушки в металлолом, в скрюченное, искореженное железо…
А «сорокапятки» спрятали в совхозном саду, укрыли под деревьями, «юнкерсы» и не заметили, проскочили мимо, обрушили весь свой удар на полковую батарею… Знали, сволочи, где находится, разведали задолго до наступления…
Слава богу, хоть пушечки «сорокапяточки» уцелели, а то чем бы сейчас отбивались? Немецкие панцеры одними гранатами и бутылками с зажигательной смесью не остановишь, прут они нагло, напролом, всей своей стальной мощью… До самой Керчи – ни одного огневого рубежа, отступать некуда – позади голая степь, для немецких танков – сплошное раздолье. Им до города пара часов хода, и то, если особо не спешить…
Алексей Сомов отряхнул галифе – одежда вся белая от известковой пыли. А еще лицо, руки, волосы… Рядом же каменоломни, откуда испокон веков брали камень для строительства города, вот и летит по ветру белая невесомая пыль, противно скрипит на зубах… Очень хочется промочить горло, да нечем – воды во фляге осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке. Одиндва глотка, не больше. А подвезут ли еще – неизвестно, кухню два дня уже никто не видел. С самого начала немецкого наступления. Вот ведь жизнь!
Сомов тяжело вздохнул и снова принялся долбить сухую землю. Работа шла тяжело, руки все были в кровавых мозолях. Но он терпел – для себя же самого стараешься, для укрытия. В голой степи каждая ямка – считай, что окопчик…
Рядом неожиданно возник старшина Степан Фильченко, критически осмотрел сделанное и едко заметил:
– Мелко копаешь, Сомов, задница наружу торчать будет. Фрицы по ней как раз и пальнут…
– Не земля, а сплошной камень, товарищ старшина, – грустно ответил Алексей, – долбишь ее, долбишь, а все без толку. Гранатой бы рвануть, а?
– Я тебе дам – гранатой! – нахмурил брови Фильченко. – Сам знаешь – совсем мало их осталось, только для танков. Надо беречь! В общем, давай рой глубже. Как крот!
– Могилы себе копаем, – зло заметил красноармеец Айдер Мустафаев, работавший слева. – Тут нас и похоронят…
Старшина Фильченко услышал его слова и строго прикрикнул:
– Типун тебе на язык, Мустафаев! Думай, что говоришь! Вот возьмут тебя, куда надо, чтобы панику не сеял! Будешь тогда знать, как языком чесать…
Фильченко грозно посмотрел на Айдера, и тот сделал вид, что занят делом – долбит ячейку. Но, как только Степан отошел, недобро прищурился вслед:
– Это мы еще посмотрим, кого куда возьмут…
Мустафаев был из местных, из крымских, его призвали совсем недавно. И он был страшно недоволен тем, что оказался на войне, драться с немцами он совсем не хотел…
Алексей Сомов поковырялся еще немного, затем сел передохнуть. Надо бы перевести дух… Снял пилотку, вытер мокрое лицо, вынул из кармана галифе кисет с табаком. Старшина отошел, можно и покурить…
К нему тут же подскочил Мустафаев:
– Угости табачком!
– Свой иметь надо! – привычно ответил Сомов, но щепотку махорки все же дал.
Очень ему не нравился этот Мустафаев – скользкий, злой, неприятный тип. Но все же – однополчанин, вместе воюем, значит, надо поделиться – побоевому, потоварищески. Мустафаев закурил, кивнул на противоположную сторону поля:
– Как думаешь, скоро они полезут?
Алексей задумчиво посмотрел на солнце (еще высоко, почти в зените) и покачал головой.
– Нет, часа через три, не раньше. Как жара спадет. Успеем еще ячейки свои выкопать, да и отдохнуть, пожалуй. И поедим, если пшенную кашу привезут…
– Как же, привезут! – недовольно скривился Мустафаев. – Небось сидят эти крысы тыловые у себя в Керчи, трясутся от страха за свои шкуры! А мы здесь голодные! Воевать – не жрамши, подыхать – не жрамши… Тьфу!
Мустафаев зло сплюнул, а Сомов пожал плечами – может, полевую кухню разбомбили? Вчера как налетели «лаптежники», как устроили хоровод с «шарманкой»… Думал –
