тоски по безвременно почившей жене – ну а кто-то, от нечего делать, лазает по альрома.
Даже с закрытыми глазами Жанна чувствовала, как Дьёрдь в бессильной ненависти жжёт её взглядом, сжимая и разжимая кулаки. Грустно, в глубине души она понимала его, но его вечно недовольный, наглый тон просто не оставлял места для сочувствия. Быть снисходительной с ним никак не получалось. Жанна вспомнила мать – жадную до впечатлений, беспечную. Та тоже никого кругом себя не замечала. Да, они были достойны друг друга. Будь Рада жива, с ней тоже пришлось бы разговаривать, как с глухонемой.
– Я… запрещаю тебе… – выплюнул наконец Дьёрдь, словно ядом подавился, – так говорить со мной, и… тем более… лезть мне в душу…
Жанна открыла глаза и холодно посмотрела на него. Потом поднялась – он отступил, словно ожидал, что она сейчас бросится на него.
– Отец, твоё притворство – безрассудство, – терпеливо пояснила она. – Раны, нанесённые общему сознанию, должны быть залечены, иначе дальше будет ещё хуже. Я подозреваю, что раса имеет коллективную душу. Я младше тебя, и то успела заметить, как мы деградируем. Какое-то происходит… я не знаю… дробление, измельчание… – увлекшись, Жанна прошлась по комнате. – Каждое следующее поколение слабее предыдущего. Ты же знаешь, мы такими не были. Мне кажется, что этот мир чужой для нас, что мы здесь случайно… – Жанна умоляюще обернулась к отцу, который смотрел на неё, как на привидение. – Расскажи мне, что тебе известно об альрома? О чём вы тогда спорили… насчёт Пульса?..
При её последних неуверенных словах его лицо побледнело так, что казалось, дальше уже невозможно, и окончательно превратилось в бездушную маску.
– Ничего подобного не было, – провозгласил он с такой торжественностью, словно играл на сцене, и поднял к небу абсолютно безумный взгляд. – Кэлюме всегда жили на этой земле. Никто ничего не знает. Пульс, изначальные – это глупые побасенки, на которые не стоит тратить время. Что касается тебя, дочка, – он перевёл на неё ненавидящий взгляд, – ты с детства страдала галлюцинациями.
На мгновение Жанна засомневалась; он говорил так убедительно. Но потом она почувствовала, что он сочиняет всё это из страха и отчаяния.
– Это неправда, отец, – тихо сказала она. Дьёрдь надменно усмехнулся.
– Это не та правда, которая устраивает тебя, – возразил он. – Ты ведь у нас умненькая, ты уже поняла, что в нашей вероятностной вселенной всё относительно?
Про себя Жанна выразила противнику почтение. Всё-таки Дьёрдь – мастер психологической игры, хоть и кажется порой опустившимся до последнего скотства. А может – мелькнула новая мысль – он только притворяется сумасшедшим?
– То есть тебя текущий вариант устраивает? – вздохнула она и обвела комнату рукой.
– Я уверен, что ничего изменить нельзя, – заявил Дьёрдь с таким самодовольством, словно речь шла о его личной заслуге.
– Тогда
